Вадим Россик - Кто рано встаёт, тот рано умрёт

– Около пяти. Не раньше.

– О’кей. Вы Селина?

Полька смущённо теребит мочалку, заменяющую ей нормальную причёску.

– Я была в постели до шести.

– Хорошо. Ида?

Баклажан стискивает обеими руками мешочек-амулет.

– Папа Легба, отвори ворота и дай мне пройти! Я совершила большую ошибку, приехав в Германию!

Я вздыхаю. Иной менталитет. Трудно, но нужно попробовать.

– Во сколько вы встали в четверг, Ида?

– Ровно в четыре. Я всегда встаю в одно и то же время.

– А во сколько вышли из своей комнаты?

– Примерно через сорок минут.

– Значит, без двадцати минут пять вы вышли в коридор. И что случилось потом?

Баклажан с испугом смотрит на меня. Смешной рыжий парик придает ей комичный вид, но я не улыбаюсь. Мне не до смеха. Кто-то из художников лжёт. Одного из них не было в комнате. Он в это время вонзал острое лезвие в тело своего товарища. Раз! И концы в известь.

– В коридоре было ещё темно. Неожиданно я заметила тень. В самом конце, там, где винтовая лестница. Я остановилась. Вспомнила о Полоумной Марии. Мне стало так страшно, что ноги ослабели. А тень вдруг двинулась и пропала. Не помня себя, я кинулась обратно в комнату и закрылась на ключ.

– И что было дальше?

– Достала из чемодана гри-гри, надела его на себя, потом стояла на коленях и молилась Папе Легбе и Огу Феру. Бедный Харди. Видите? Я была права. Это место захвачено злом!

– Значит, больше из комнаты вы не выходили и к семи часам пошли на завтрак?

– Да.

– Спасибо, Ида.

Я оглядываю стол. Остались мужчины.

– Герр Никс?

Дохляк поправляет очки.

– Спал до шести, как убитый. Потом встал, умылся, побрился. Всё.

Я настораживаюсь: «как убитый?»

– А разбитая губа вам не мешала?

Никс с обидой бурчит:

– Нисколько, герр писатель!

– О’кей. Герр Рихтер?

Плешивый консультант краток:

– Встал в шесть. До завтрака никуда не выходил.

– Благодарю.

Вопросительно смотрю на невозмутимого корейца. Круглый Ын едва шевелит губами:

– Спал до полседьмого. Потом завтрак.

– Герр Почемутто?

– Встал в полшестого. К семи часам пошёл в столовую.

– Понятно, синьор.

Теперь последний художник. Смотрю на Кокоса. Никак не могу поймать ускользающие глазки толстого албанца.

– Я тоже спал почти до завтрака.

Вроде бы всё ясно. Таким способом мне убийцу не поймать.

– Ноуп! – восклицает вдруг Почемутто. – Не ври, Кокос! Тебя в комнате не было!

Так! Это уже интересно! Все смотрят на Кокоса, которого крючит на стуле.

– Откуда ты знаешь? – задаёт вопрос итальянцу Урсула.

– Я заходил за Кокосом перед завтраком, – взволновано тараторит Почемутто. – Колотил в дверь, но мне никто не открыл. В комнате его не было!

– А где же ты был? – спрашивает Урсула толстяка, который ёрзает с несчастным видом.

– Что ты от нас отворачиваешься? Лучше скажи, а то хуже будет! – грозит албанцу Баклажан.

Поднявшийся было шум, заглушает выкрик Селины:

– Ну, что вы пристали к человеку! Он у меня был!

Вау! Раскрыв рты творческие люди пялятся на остроносую польку. Её серая кожа розовеет от смущения, но Селина, с вызовом глядя на присутствующих, громко произносит:

– Всю ночь! Если кому-то интересно, то могу даже время назвать. С часа ночи до полседьмого утра.

Я так же поражён, как и другие. Вот вам и Селина! Вот вам и увядшая герань! Недаром говорят: «В тихом омуте черти водятся». Околдовала таки пылкого косовара своей мочалкой! А может, у польки есть скрытые достоинства, которые смог разглядеть лишь Кокос? Однако, как бы то ни было, у толстого развратника и Селины теперь есть алиби.

Замковый колокол велит нам освободить столовую. Какой всё-таки нудный металл этот чугуний! Всколыхнувшаяся было общественность нехотя расходится. Я тоже. Конвоирую себя в башню. Мне нужно крепко подумать. Предаться глубоким размышлениям о хитросплетениях отношений творческих личностей. Головоломка становится ещё головоломнее. Понятно, что её решение не лежит на поверхности или просто мне до настоящего детектива так же далеко, как таракану до луны.

Сажусь к ноутбуку, включаю, однако погрузиться в хитросплетения отношений творческих личностей мне не даёт мой горячо любимый сын. Он на связи. Роберт как-то незаметно вымахал за два метра, но для меня остался всё тем же кудрявым крохой, которого я таскал подмышкой.

– Привет, батя!

– Привет, сын!

– Как твоё здоровье?

– Скриплю.

Роберт сияет улыбкой. У него красивая улыбка, да и вообще он видный парень. Весь в отца.