Сергей Владимиров - Бог жесток

Да, еще дети…

Из «офиса» я сделал несколько звонков. Сначала в детский дом. Жанна Гриневская сообщила, что о Саше Стрелкове у нее до сих пор нет никаких известий, и я в свою очередь тоже не смог ее особенно обнадежить.

— В любом случае будем поддерживать связь, — сказал я.

— Будем, — вздохнула она.

В ее голосе пробивались нотки отчаяния. Честно говоря, я не ожидал, что эта красивая деловая женщина способна так глубоко переживать. Тем более речь шла о чужом ребенке, и знала его Гриневская всего лишь два месяца.

Иванов недовольным сонным голосом поведал мне, что среди клиентов Вальки Гуляевой никогда не было человека с внешностью навестившего меня лжесутенера и что отпечатки пальцев, снятые с куска арматуры, принадлежат недавно освободившемуся Александру Петровичу Солонкову. Также он мне подсказал, по какому телефону я смогу связаться со следователем Голубевым. Я позвонил, и Валерий Игоревич мягким интеллигентным голосом выразил желание непременно со мной встретиться. Но прежде чем навестить его, я решил совершить еще один малоприятный визит.

Я отомкнул дверцу стоявшего в моем кабинете сейфа и в завалах винно-водочной стеклотары нашел наручники и пистолет. Лицензию на оружие я получил совсем недавно, но еще ни разу не стрелял из своего ИЖа, а брал его с собой лишь в экстренных случаях. Сейчас я подозревал, что такой случай наступил.

Удары ногой по дощатой калитке в частоколе. Рыжий монстр, захлебнувшись лаем, кидается на меня, растягивая во всю длину стальную цепь. Вскоре из дома появляется воспитатель, опустившийся, небритый и нечесаный. По его отекшему лицу непонятно, с похмелья он или только что проснулся. Впрочем, он мог легко совместить то и другое.

Пес присмирел и забился в угол участка под навес, поджав хвост. Судя по поведению собаки, придурковатый Побер был вовсе не безобиден и не смешон.

— Кого еще носит?

— Телеграмма.

В тот момент, когда Пырин отодвинул засов, я что есть силы рванул калитку на себя. Не успев отпустить скобу, он оказался на улице и налетел грудью на ствол пистолета, зажатого в моей руке.

— Здравствуйте, Федор Яковлевич, — как можно ровнее произнес я. — Вы один?

Он обернулся куском серого дряблого теста и сполз мне под ноги.

— Ну? — Я пощекотал ему шею холодной сталью ИЖа.

— А кто еще может быть?.. — обрел дар речи Пырин.

— Вам это знать лучше. Учтите, выстрелить я в любом случае успею. И на мушке все время будете вы. А теперь — в дом.

Подчинился он сразу. Шел нетвердой походкой, подволакивая ноги, несколько раз вступая в залитые грязной водой рытвины. Кавказец, ощетинившись, наблюдал за нами, но голоса не подавал.

Из сеней, пропахших гнилью, мы попали на маленькую кухоньку, сохранившую все следы долгого загула. Под ногами похрустывали осколки битой посуды, стол был залит рассолом и щедро удобрен пеплом. К ножке стола я и пристегнул наручниками Побера. Дрогнувшие бесцветные губы на мгновение обнажили щели в мелких желтых зубах.

— Это произвол. Вы за это ответите.

Его трясущаяся рука разгребла мусорный завал на обеденном столе, выудила подмоченный в рассоле окурок. Я пристально смотрел на Пырина, стараясь понять, что же это за человек.

— Чего уставились? — не выдержал наконец он. — Чего еще откопали? Думаете, меня не трясли в милиции? Трясли, да ничего нету. Ну, подписка о невыезде… так мне и уезжать некуда… Привязан… Мать в доме инвалидов… без ног…

— Что же вы так боитесь?

По всему его щуплому телу пробежала нервная дрожь.

— Да ничего я не боюсь! Достали… Вот вы уже где со своими вопросами! — Федор нанес себе короткий рубящий удар по шее и закашлялся. — Мало — с работы прут. Со света сжить хотят. Отслужил верой-правдой, стал не нужен. Какие же люди подлые!

Я опасался, что его исповедь выльется в очередную истерику, и поспешил сказать сам:

— Здесь вы правы, Федор Яковлевич. Мне тоже приходится чаще сталкиваться с человеческой подлостью, чем с благородством. А еще больше на меня вываливают лжи. Одни лгут, чтобы выгородить себя, своих близких, другие просто так, без злого умысла. Но если передо мной находится даже кристально честный человек, я все равно остаюсь настороже. Он не будет врать, однако будет что-то недоговаривать, самостоятельно посчитав, что это лишнее и к делу отношения не имеет. И сколько вопросов мне следует задать, сколько времени потратить, прежде чем я докопаюсь до этих кажущихся пустяковыми вещей! А ведь как раз в них может таиться разгадка.