Анатолий Степанов - Парад теней

- На "ты", - все понял Сырцов и чокнулся с ним. - Будь здоров, Костя.

- И ты будь здоров. - Выпили. Передохнув, Константин заговорил о главном: - Дашка-то сегодня веселая.

- Она пьяная, Костя.

- Когда она по-настоящему пьяна, она грустная, Жора. Господи, хоть бы она в тебя влюбилась!

- Это зачем же? - испугался Сырцов.

- Чтобы не сойти с ума от одиночества.

- А ты на что?

- Нет человека более близкого и более далекого, чем бывший муж или бывшая жена. Он может прибежать, чтобы помочь тебе подняться, но он не может идт и с тобой рядом, потому что его дорога в другую сторону.

- Мудрено.

- Ты ей очень нравишься, Жора. Уж поверь мне.

- Допустим, поверил. Допустим, и она мне нравится. Дальше что?

- А дальше - как сложится, - решил Константин и разлил по второй.

- Никак не сложится, - махнул рукой Сырцов. - За Дарью, чтоб ей было хорошо.

- Зачем звал? - жуя печенье, невнятно спросил Константин. - Не выпить же?

- И выпить.

- А еще зачем?

- У меня две руки, Костя. И мне их не хватает. Ты можешь мне помочь?

- Это смотря как.

- Обыкновенно. Я скажу, что надо делать, а ты исполнишь.

- А в чем, собственно, заключается твое дело?

- Есть такая пословица: хуже нет, чем ждать да догонять. Мое дело ждать и догонять.

- А я что должен делать: ждать мне или догонять? Чего ждать и кого догонять?

- Догонять, Костя. А кого - я укажу.

13

В их близости она была сверху и, вдохновенно трудясь над ним, опускалась, нежно принимая его в себя, не до конца - так, чтобы его наслаждение было абсолютно чистым, не нарушаемым толчками тяжелых ее ягодиц. По сделавшемуся вдруг несчастным его лицу она поняла, что он кончает; мягко ложась на бок, а потом и на спину, вознесла его не разрываясь с ним, над собой и сделала главным в их исступленном обладании друг другом. Он все убыстрялся и убыстрялся до тех пор, пока не вскрикнул и не отпал от нее. Она приподнялась на локте, любовно и благодарно заглянула ему в лицо, и прикрыла его собой, запеленала своим бархатистым, холеным, большим, розовым телом.

- Галка, Галка, Галка, - плачуще и признательно шептал он.

Это был их день. Один из двух в неделю. Да и не день даже- только утро дня. Они приходили в так называемую деловую квартиру каждые вторник и пятницу в семь часов утра, чтобы шесть часов провести вместе. Считалось, что в эти дни Кирилл играет в теннис, а Галина плавает в бассейне.

- Галка, Галка, Галка.

Та, что была в его доме, все десять лет совместной с ним жизни обреченно разрешала изредка овладеть собой, полагая, что, ложась под него, она оказывает ему великую милость. Десять лет оно лежало под ним, нечто астенично вытянутое, и самым лучшим своим подарком ему считало жеманно произнесенное разрешение делать с ней все, что он хочет. Он делал все, она снисходительно терпела.

- Галка, Галка, Галка.

- Что, милый? Что, любимый? Что, единственный?

Она губами летуче касалась его лба, мягким языком закрывала ему глаза, крепкими зубами нежно, как щенок, кусала мочку уха.

- Что, милый? Что, любимый? Что, единственный?

Тот, кто был отцом ее детей, справлял свою половую нужду с ней исключительно в нетрезвом виде. Дыша закисающим алкоголем, он стаскивал ее с постели, ставил на четыре точки и вонзался в нее неким неживым предметом. Он мял и рвал ее груди, он шлепал ее по крутому крупу, как верховую лошадь, призывая в этой механической скачке помогать ему. И она в отвращении помогала и оборачивалась, как испу ганная кобыла, в надежде понять по глазам, когда же он закончит скачку. Но он скакал и скакал. Жесткий ворс дорогого ковра вонзался ей в ладони и колени.

Кончив, он перешагивал через нее и бухался в койку, чтобы мгновенно заснуть.

Утром у нее болело все: влагалище, груди, колени, ладони.

- Что, милый? Что, любимый? Что, единственный?

Галина поцеловала его в последний раз и встала: Кирилл в усталой неге смотрел на нее сквозь опущенные ресницы. Она улыбнулась ему и накинула на себя его рубашку: брала с собой его запах.

- Пойду завтрак приготовлю, - сказала она и в незастегнутой рубашке отправилась на кухню.

Кирилл лежал в постели, до последнего используя счастливую возможность ни о чем не думать. А когда пришли беспокоящие мысли, он встал, расправил скомканные, как в бурю, простыни и пошел к Галине.

Она резала овощи для салата. Он подошел сзади, отыскал между воротом рубахи и волосами кусочек розовой кожи и носом уткнулся в него. Пахло чистотой, французскими духами и - слегка - ее потом. Она, положив нож, повернулась к нему. Он осторожно развел полы рубашки и прикоснулся губами к соскам, и они яростно вспухли. Он поцеловал чуть влажную ложбинку меж грудями. Постепенно опускаясь на колени, он целовал дрогнувший живот, смешной выпуклый пупок, низ живота, короткие светлые волосы на лобке. Она раздвинула ноги и поюще застонала...