Анатолий Степанов - Вечный шах

- Значит, он, сам того не ведая, совершил такое, что задело вас косвенно?

- А это вам обязательно знать? - Виктор уже тихо злился.

- Необязательно, - уступил Валерий. - Теперь конкретика. Имя и фамилию я уже знаю. Место, время?

- Мне необходимо как бы случайно наткнуться на него сразу же после того, как это произойдет, - Виктор избегал слова "избиение".

- О, тогда это не акт, а операция, - демонстративно посерьезнел Валерий.

- Следовательно, дороже? - высказал предположение Виктор.

- Следовательно, дороже, - подтвердил Валерий.

...Скверное дело сделано, скверное, но единственно возможное в данной ситуации дело сделано. Спокойно, дело еще не сделано. По Коровинскому, на Дмитровское, с него на Новослободскую и через Селезневку домой.

Главное - аккуратнее, в нем опасные сто пятьдесят. На Мещанской пришел полный покой и Виктор свернул в свою улочку.

Он тормознул у подъезда, и тогда на встречу ему медленно, на первой скорости двинулся "Москвич". Подъехав к его "семерке", "Москвич" остановился. Улыбающееся лицо водителя оказалось совсем рядом.

- Виктор Ильич? - осведомился водитель и, услышав подтверждающее "да", протянул через оконце коробку конфет - шоколадный набор, перевязанную нежной розовой лентой. Виктор принял тяжеленное кондитерское изделие и поблагодарил:

- Спасибо.

- А вам для меня записочку не передавали? - осторожно спросил водитель.

- Ах, да! - вспомнил Виктор и протянул в ответ расписку, выполненную типографским способом.

- Успехов вам! - пожелал водитель и уехал.

В коробке лежали: увесистый вороненый инструмент с милыми деревянными "щечками", три снаряженных обоймы и изящное ременное сооружение для ношения инструмента под мышкой. Виктор скинул куртку, приспособил сооружение на левое плечо, воткнул в него пистолет и вышел в коридор посмотреть на себя в зеркало. Вроде ловко. Вернулся в комнату, надел куртку и опять глянул на свое отражение. Вроде незаметно.

Хозяин дома, режиссер-философ, давно хотел заполучить сценариста Кузьминского для того, чтобы тот сделал чисто техническую работу: сценарно записал его планетарного масштаба, замысел, который, воплотившись в гениально снятый фильм, потрясет всю мировую кинематографическую общественность. Сегодня он Кузьминского заполучил.

Третий час шел разговор, определенный по началу как предварительный. Но режиссер разошелся и перевел разговор в монолог. Забыв накормить ужином и напоить чаем гостя, режиссер прыгал, как обезьяна, изображая энергию действия, несдержанно мимировал лицом, воспроизводя могучие страсти, играл голосом, передавая глубину будущих диалогов.

Подходило расчетное время. Виктор, не скрываясь, стал поглядывать на часы - было без четверти двенадцать - давал понять, что пора и закругляться. Но режиссер не то что не замечал, не хотел замечать, продолжая темпераментно орать. Вот он, телефонный звонок. Звякнул один раз и умолк. Виктор встал с дивана, потянулся и перебивая режиссера, резюмировал:

- Мне все ясно, Юрик. Одного боюсь, подниму ли я это. Дай мне сутки на размышление.

- Нечего думать, Витя! Все уже придумано. Запиши, и мы сделаем такую картину! - какую картину они сделают режиссер словами выразить не мог. Он сжал оба кулачка и затряс ими. Виктор уже был в прихожей.

Последняя ночная теплынь этого лета встретила его на воле. Виктор вышел через арку на улицу и посмотрел чуть вниз туда, куда полого сбегала эта улица. До самой площади, на которой высился резной фаллос, символизирующий некий свершившийся много лет назад акт между Россией и Грузией, не было ни единой души. Виктор пересек проезжую часть и от нечего делать стал изучать окна дома, который только что покинул. Кооперативный этот дом населили кинематографисты, вечно воюющие со стадностью. И поэтому окна были разные: со старинными люстрами (такой нет ни у кого!), с шелковыми абажурами (на заказ из батика, привезенного хозяином из загадочного Таиланда), причудливыми бра и торшерами (произведениями последнего на Москве мастера золотые руки). Уютно, уютно жили принципиальные борцы за высокое киноискусство.

Резкий крик донесся снизу и тут же сдавленно прекратился. Скрываясь от света резких фонарей в тени тротуарных деревьев, Виктор осторожно пошел туда, откуда донесся крик. Вот они: метрах в тридцати от него на неряшливом пустом пространстве, возникшем на месте снесенного дома, трое деловито и умело били четвертого. Один из троих держал, зажав ему рот, страдальца, а двое колотили в него, как в барабан. Некоторое, достаточное для троих время, Виктор любовался поучительным зрелищем и, наконец, сочтя экзекуцию достаточной, вскричал нервным, взволнованным, высоким голосом: