Анатолий Степанов - Заботы пятьдесят третьего года

- Ты у нас такой. Шибко самостоятельный, - зацепил Алик.

Без стука распахнулась дверь, и в черном проеме эффектно замерла яркая пышная жизнерадостная еврейская красотка Соня.

- Ты что, совсем с ума тронулась? - ужасным голосом закричала Роза. Время не знаешь, какое? Ограбят, изнасилуют, что тогда делать будешь?

- Расслаблюсь и буду получать удовольствие, - репликой из анекдота ответила Соня и осторожно сняла шляпу с широкими гнутыми полями. - Пожрать есть что?

- Саня, ты макароны все съел? - спросила Роза.

- Да что ты, там - на роту.

- Разожги керогаз и разогрей макароны.

- Мерси. - Соня повесила пальто, взбила волосы и уселась за стол.

- Чего же тогда на стул плюхнулась?

- С интересным мужчиной хочу посидеть. - Соня повела огненным глазом, улыбнулась, показав идеальные зубы. Розу осенило:

- А что? Бери ее, Саня, пока не изнасиловали.

- Куда это Саня должен меня взять? - надменно полюбопытствовала Соня.

- Замуж, - ответил Александр.

- Так я за тебя и пошла! Мне муж нужен интеллигентный и состоятельный. А ты со своими жуликами совсем огрубел. И что ты можешь мне в этой жизни предложить, кроме пистолета под мышкой? - наглая Сонька встала и двинулась к кастрюле с макаронами. Но на пути ее перехватил Алик, поднял, закрутил, умело обжимая при этом.

- Пусти, дурак, - для проформы потребовала Соня, для проформы же и отбиваясь. Алик поставил ее на пол.

- Тогда за меня выходи, - предложил он. - Хотя не шибко состоятельный, зато до невозможности интеллигентный.

- Так ты же женатый! - обиженно сказала Соня.

- Не имеет значения и не играет роли!

- Мне бывших в употреблении не надо. - Соня еще раз сверкнула пылающим взором и ушла с кастрюлей в коридор - разогревать макароны.

- Да, денек сегодня был... - подвел итог Александр и выбрался из-за стола. - Спасибо, хозяева, за заботу и угощение. Пошли, Алик.

Мир мой, моя Москва. Моя от недоступного Кремля до занюханного Малокоптевского.

Они вышил на горб заасфальтированной проезжей части Малокоптевского.

- Ты на Вильку не обижайся, - сказал Алик. - Его тоже понять можно. Сам знаешь, как ему с такой анкетой.

- Как там твои?

- А что мои? Нюшка слово "филолог" почти точно выговаривает, Варька в своем институте пропадает, а меня ноги кормят.

- Корреспондентом еще не сделали?

- Не... Литсотрудник я еще, Саня.

Они обошли огороженный забором из железных прутьев двор и миновали калитку.

- Неудобно стало в обход крутить, - проворчал Алик, и Смирнов оживился, встрепенулся, вспомнил:

- Ты понимаешь, Алька, удивительная штука - забор! Помнишь, как мы до войны с домом шесть враждовали? Их двор, наш двор, драки, заговоры, взаимные подлянки. Когда я вернулся, забора не было, стопили забор. Гляжу, вы с ребятами из шестого - не разлей вода. А два года назад поставили эту железную клетку. И опять все началось сначала. Наши пацаны, их пацаны, наш двор, их двор, опять стенка на стенку. Заборчик-то - тьфу, полтора метра высотой, а - разделил, разделил!

Они стояли перед смирновской дверью. Побренчав ключами, Александр открыл ее и, не входя в комнату, на ощупь включил свет.

- Зайдешь?

- Поздно. Мне-то что, я в газету с одиннадцати, а тебе с ранья пораньше жуликов ловить. Спи.

Шестеро сидели на стульях возле стены. Ни дать, ни взять - смиренная очередь на прием к высокому начальству. Или допризывники перед медосмотром. Но для просителей молодые люди были слишком молоды, а для допризывников - уже переростки. Не очередь к высокому начальству опознание.

Вошла молодая еще женщина, дородная, складная, с ямочками на щеках. Но горе сделало свое дело: затемнило подглазья, сжало рот. За женщиной было двое. Понятые из посторонних посетителей МУРа.

- Приступим к опознанию. Марья Гавриловна, кто из сидящих здесь совершил позавчера вечером грабительское нападение на вашего мужа и вас? Роман Казарян был необычно для себя серьезен и даже слегка торжественен. Прошу вас, будьте внимательны.

Женщина не волновалась. Она спокойно и тяжело вглядывалась в лица. По очереди. В каждое. Праведный гнев заставлял ее быть справедливой.

- Этот и этот, - твердо сказала она, указав на Витеньку Ящика и Сеню Пограничника.

Молодые оперативники, участвовавшие в опознании, освобожденно оживились, заговорили, а Витенька и Сеня по-прежнему сидели неподвижно.

- Спасибо, Марья Гавриловна. - Роман взял ее под руку, вывел в коридор. - Как себя чувствует Петр Афанасьевич? Мы все очень беспокоимся.

- Все четыре года, всю войну на передовой, и ничего, только два легких ранения, а тут... - Женщина, не изменившись в лице, тихо заплакала. Потом виновато улыбнулась, привычно вытерла слезы и, вспомнив, о чем ее спрашивали, ответила: