Анатолий Степанов - Заботы пятьдесят третьего года

- Ну уж прямо - иностранец! - возразил Ларионов. - Они у нас тихие.

- А Кастаки?

- Кастаки не в счет.

- Все в счет, Сережа. Какой он наниматель, - не будем загадывать. Но, во всяком случае, ловкий и хитрый. Будет ли такой нанимать московского домушника, чей почерк и связи, в принципе, нам, МУРу, известны? Не думаю. Скорее всего - сделка с залетным гастролером, который, провернув операцию, растворяется в воздухе. И перед нами - пустота. Исчезнувший неизвестно куда гастролер и наниматель, не имеющий никаких контактов с преступным миром.

- Да, картиночку ты нарисовал. - Казаряновской вальяжности заметно поубавилось. - Двенадцатый стул, исчезнувший в недрах Казанского вокзала. Только Остапу Бендеру было веселей: одиннадцать - за, один - против. А у нас - два стула, пятьдесят на пятьдесят.

- Срочно разрабатываем первый вариант, - решил Смирнов. - За Сережей - картотека по домушникам, за Романом - окружение Палагина.

- А за тобой? - не утерпел Роман.

- За мной - общее руководство. Помогать тому, кому делать нечего. Кстати, Роман, наш клиент с Красноармейской где содержится? В Матросской тишине?

- У нас пока. Потрясти этого Угланова имеет смысл, это идея, Саня! Ему скучно, на допросы не водят, и без допросов доказано, что грабанул нашего знаменитого мастера слова он, и только он; думать о том, сколько дадут, надоело. Так что для него беседа с симпатичным оперативником на отвлеченные темы - необходимая и желанная развлекуха.

- Кто у нас симпатичный оперативник? - Смирнов оглядел своих бойцов.

- Симпатичные все. Но самый симпатичный - я, - признался Казарян.

- Тогда потряси его, Рома. На отработку первого варианта вам два дня. Приступайте.

В пустынном до таинственности коридоре Центрального Комитета комсомола четко звучали твердые каблуки. У двери с черной табличкой, на которой золотом было написано имя хозяина кабинета, стук шагов прекратился.

Владлен Греков вошел в приемную комсомольского вождя. Ему тренированно улыбнулась секретарша:

- Вас ждут.

- Наслышан, наслышан, - поднялся ему навстречу владелец кабинета, невольно покосившись на телефонный аппарат с гербом. - Проходи, садись, будем разговаривать.

- За меня уже, наверное, сказали. - Владлен застенчиво сел на край кресла, сжал коленями нервно сложенные вместе ладони. - Просто я готов и очень хочу работать.

- Люблю вас, военную косточку, за ясность и определенность. Такие, как ты, очень нужны в комсомольской работе. Ты даже представить себе не можешь, как страдает дело от несерьезности, мальчишеской расхлябанности, крайней засоренности голов основной массы руководителей первичных организаций и даже функционеров центральных органов. Четкости в исполнении заданий, дисциплинированности, отсутствия каких бы то ни было колебаний в проведении генеральной линии, - именно тех качеств, которыми так славна армия, - недостает нам, комсомольцам. Ну, так решаем: в отдел военно-физкультурной подготовки, инструктором.

- Николай Алексеевич, вы должны понять меня...

- Почему вдруг на "вы"?! - грозно удивился сорокопятилетний заматерелый хозяин кабинета. - Мы с тобой - комсомольцы, соратники по Союзу молодежи. Так что ты это чинопочитание брось. Вот в этом мы хотим отличаться от армии. Так что ты говорил?

- Я на юрфак МГУ, на вечернее, документы сдал. Хочу продолжить образование, хочу со временем стать на боевые рубежи охраны социалистической законности Родины. А военно-физкультурные дела весьма далеки от будущей моей работы.

- Резонно, резонно, - владелец кабинета широко зашагал. - Что ж, тогда - общий отдел. Тебе там отыщут работенку по профилю. Завтра можешь ознакомиться, я там скажу кому надо. Ну, как там поживает Сергей Фролович? Давно-давно не виделись. Все бушует, неугомонная душа?

- Разве он может быть равнодушным или просто спокойным? Такой уж человек! Вы сами знаете, Николай Александрович.

- Ты знаешь, ты! - поправил Николай Александрович, и послушный Владлен еле слышно пробормотал:

- Ты же знаешь...

Ларионов любовно раскладывал пасьянс из одиннадцати фотопортретов. Сначала с ряд выложил всю наличность, потом с сожалением четыре убрал совсем. Еще четыре перевел во второй ряд. Подумал, подумал - и решился: вторая четверка последовала за первой. Трое избранных смотрели на него. А он - на них.

Вошел Казарян, глянул через ларионовское плечо на фотографии, восхитился:

- Ух вы, мои красавцы! - И сел за свой чистый, без единой бумажки стол.

- А знаешь, Рома, зря мы домушниками не интересуемся. Конечно, девяносто процентов из ста - примитивные барахольщики, и правильно, что ими район занимается, но попадаются, я тебе скажу, любопытнейшие экземпляры. Любопытнейшие. - Ларионов, будто в три листика играя, поменял фотографии местами. - Как твои дела?