Анатолий Степанов - Заботы пятьдесят третьего года

- Стригся вчера в "Советской" и в предбаннике его увидел. Видимо, буржуй какой-то забыл. Ну, я его, естественно, и захватил на обратном пути, - самодовольно разъяснил Андрей. Алик разлил коньяк по рюмкам и спросил:

- А на кой ляд он тебе? Ты же в английском ни уха, ни рыла.

- Не говори, не говори. Кое-что понял. - Андрей засуетился и стал листать журнал. - Глядите.

На пустынном берегу моря стояли двое: толстые и сильно оборванные нынешние руководители и, держа руки козырьком и глядя в разные стороны, высматривали что-то за горизонтом.

Алик из-за Андреева плеча перевел надпись под карикатурой:

- Кому бы еще помочь?

Хихикнули и расселись по местам. "Лайф" кинули на приемник. Дальние ереванские родственники прислали Андрею три бутылки отличного марочного коньяка. Сегодняшний вечер был посвящен коллективной дегустации этого подарка. "Лайф" ненадолго отвлек друзей-сослуживцев от основного занятия.

- Нет такого коньяка вы не пробовали! - еще раз сказал Андрей.

- За водкой пора посылать, - мрачно предсказал будущее Дима.

- И что это за манера - напиваться, - возмутился Андрей. - Живут, живут в нас эти расейские плебейские привычки. Казалось бы, что еще надо. Отличный коньяк, хорошая беседа, нет, обязательно надраться надо!

- Коньяку мало, - разъясняя ответил Дима. Янин муж, кинооператор Виктор поставил пластинку и возвратился на свое место в углу дивана. Застучал барабан, завыли довоенные негры и саксофон тоже завыл. Комната зажила в ритме, и все стало на свои места, ибо запели довоенные негры. Негры пели о смысле жизни бессмысленными словами.

- В этом и фокус, - шепнул Алик в Янино ухо. Ухо было розовое. Алик коснулся его губами. Алик танцевал с единственной женщиной в компании.

- Это не фокус, а нахальство, - ответила Яна и улыбнулась. Голубые глаза в крашеных ресницах красиво смотрели на него.

- Я о высоких материях, а ты о мелочах быта. Давай отсюда убежим? предлагая это, Алик ловко повернулся в танце спиной к дивану.

- А Виктор?

Никакого дела ей не было до Виктора.

- Слушай, о чем поют негры. Они поют о весенней Покровке, о дожде, который стучит по крышам. О нас с тобой, Яна, слушай негров!

Негры, действительно, обнаглели. Они звали на Покровку, они кричали о дожде, они соблазняли, мерзавцы. И умолкли, наконец.

- К остаткам! - призвал Дима.

Допили коньяк, который и впрямь был хорош. Они поняли, что он хорош только теперь, когда коньяка не осталось. Молча поразмышляли об этом.

- Андрюша, почитай что-нибудь из "Лайфа", - попросила Яна. Поведя настороженным глазом (все здесь боялись розыгрыша) Андрей раздраженно сказал:

- Не умеем мы отдыхать. Этот коньяк где-нибудь в Париже тянули бы весь вечер, а мы за полчаса его прикончили.

- У тебя подходящей посуды нет. Приходится стаканами, - сказал Дима.

В коридоре зазвенел звонок. Андрей отправился открывать. Виктор оторвался от дивана, подошел к столу и принялся рассматривать этикетки на пустых бутылках. Открылась дверь и солидно явился Сергей. За ним - Андрей, прямо-таки помирая от сдерживаемого хохота.

- Я не опоздал? - вежливо осведомился Сергей.

- Как раз вовремя, - серьезно ответила Яна. Публика, замерев, молча ждала развязки. Сергей снял и протер забрызганные дождем запотевшие очки и, вновь надев их, размотал кашне.

- Тебе, Сережа, лучше не раздеваться, - посоветовал Дима. Он подошел к Сергею, мастерски держа в пальцах четыре бутылки (одна из-под минеральной воды).

- На обмен, - пояснил Алик.

Сергей все понял, и обида, и гордость, и презрение обнаружились на его лице. И в голосе тоже:

- Извините меня, но я не мальчишка, и не позволю издеваться над собой. И не приемлю идиотских шуток. Я не могу быть вместе с вами. До свидания.

Его схватили за руки, стащили с него пальто, а он, сдаваясь, все продолжал излагать свое кредо:

- Поймите же, наконец, что я - кинорежиссер. Виктор - оператор, а вы - серьезные газетные работники, литераторы. Если мы друг друга не будем уважать, то кто же тогда нас будет уважать?

- Выпить хочешь? - тихо спросил Дима.

- Странный вопрос. Затем и пришел. - Сергей сел на стул и тоскливо оглядел растерзанный стол.

- Ананасов! Нету. Бананов! Нету. Коньяку! Нету, - вольно пересказала Маяковского Яна и деловито добавила: - За водкой ты из-за своей солидности и самоуважения, ясное дело, не пойдешь. Алик, одевайся. И я пойду. На завтрак Витеньке что-нибудь куплю.

Она погладила Виктора по голове.

Дождь, точно, лил. Ночной, весенний, московский. Иногда задувал ветер, и тогда дождевые капли летели им в лица. В дождь, в желтом свете фонарей, в журчащем шуме автомобилей Яна была девочкой из-за десяти лет, в которую следовало влюбиться первой неразмышляющей любовью. Но вот он, магазин. Вот очередь. Вот касса.