Анатолий Степанов - Заботы пятьдесят третьего года

Он нас к победе привел, Иван Павлович, - в спину ему сказал Александр.

Иван Павлович обернулся и ответил ему, как недоумку:

- Запомни раз и навсегда: к победе привел нас ты. И миллионы таких, как ты. - Он прошел к дивану и опять прилег. Устал. - Я очень на вас надеюсь, Саша. На тебя и на этого вот балбеса. В ваших руках будущее великой державы. Вы, лучшие из лучших, фронтовики...

- Лучшие из лучших в земле мертвые лежат, - с горечью перебил Смирнов.

- А ты?

- А я - живучий. Только и всего.

- Так стань лучшим. В память о тех, неживых.

- Иван Павлович, за что вы сидели? - вдруг спросил Александр.

- Ни за что.

- Поэтому и выпустили?

- Выпустили потому, что я ничего не подписал.

- А что надо было подписать?

- Что я - шведский шпион.

- Почему шведский?

- А что шпион, ты не сомневаешься? - пошутил Иван Павлович. - Я в тридцать третьем в командировке в Швеции был. Ну, все. Устал я, давай прощаться. Я, наверное, тебя в последний раз вижу.

Иван Павлович поднялся, и они обнялись. В это время из кухни заявилась Алевтина Евгеньевна и удивилась:

- Это еще что такое?

- Прощаемся, Аля.

- Ну уж нет. Они еще ужинать будут. Марш руки мыть и за стол!

Часов в двенадцать, сытые и слегка осоловевшие от сытости, Смирнов и Алик с удовольствием вышли на свежий воздух. Александр с радостью вспомнил:

- Слава богу, завтра рано не вставать. Я тебя до метро провожу.

- Давай через поселок "Сокол", а?

Среди высоких сосен в тихих закоулках прятались как бы в беспорядке причудливые нерусские дома - коттеджи. Высокие кровли, интимные подъезды, ухоженные палисадники. У одного из них Алик остановился.

- Вот в этом доме мы жили до тридцать пятого года.

- Зачем же в наши бараки переехали?

- Отец тогда на короткую стройку уезжал в Воронеж. Ну, и нас с собой взял. А здесь приятеля своего поселил на время. Отец часто в Москву выезжал. Однажды приехал и матери говорит: извини, но я на наш дом дарственную приятелю оформил. У него прибавление семейства ожидается, ему сейчас с удобствами жить нужно, а у нас отпрыски уже взрослые. Вернемся, получим что-нибудь.

- А что приятель? - спросил Александр.

- Не знаю. Алик усмехнулся. - Отец после отсидки с ним не встречался.

- Хороший дом, - оценил коттедж Александр. - Если бы в нем жили, может, и не заболел бы Иван Павлович.

- Заболел бы все-таки, Саня. Ему там легкие отбили.

С пригорка они спустились к развилке Ленинградского и Волоколамского, у генеральского дома перешли на ту сторону к станции метро. Постояли перед прощаньем.

- Нашел убийцу того, которого в Тимирязевском лесу?

- По-настоящему руки не доходят. Текучка, суета, другие дела.

- Конечно, если бы убитый секретарем райкома был, что только бы этим и занимался. А то - уголовник уголовника убил. Пусть себе счеты сводят. Даже лучше - меньше преступного элемента.

- Что это ты вдруг вскинулся, Алик?

- Я не вскинулся, я две картинки увидел и так отчетливо, что сердце заболело: на колеблющихся ножонках шагает, падая к маме в руки, веселый, беззубый младенец, и мать смеется от счастья. И другая: лежит на грязном снегу с дыркой во лбу уголовник, который никому не нужен. Один и тот же человек. Вот он и вот он...

Смирнов посмотрел на Алика без злости и признался:

- Вчера, Алик, во время задержания я тоже убил человека. Потому что нельзя было не убить.

По утреннему делу в бане было малолюдно. Александр сам раскочегарил парную, два раза, через паузу, чтобы каменка подсохла и прокалилась снова, поддал и забрался на верхний полок. Первый пар он принимал всухую. Поначалу сильно обжигало. Он натянул на голову старую шляпу, чтобы не спалить уши. Лежал и предвкушал минуту, когда пробьет первый пот. Пот наконец обнаружился мельчайшими идеально округлыми капельками. Тогда он сел и стал ждать, когда оптечет. Потекло и вдруг сразу: из-под мышек, в паху, со лба, из-под бровей. Заливало и ело глаза. Он закрыл их и застонал от удовольствия: гудели косточки.

Хорошего понемножку. Он вышел в мыльную и позвал банщика. Ефим Иванович, в клеенчатом своем переднике, прикрывавшем срам, напоминал египтянина с картинки в учебнике древней истории. Египтянин уложил великороста Смирнова на шершавую ноздрястую каменную лавку и приступил. В шайке сбил могучую пену и нежно покрыл ею Александра. Прошелся, еле касаясь по всему телу, а потом, взяв грубую мочалку, намылил всерьез. Один раз и второй. В третий раз мылил мочалкой из морской травы, окатил горячей, окатил холодной, с удовлетворением услышал, как ахнул пациент, спросил почтительно: