Александр Савельев - Аркан для букмекера

— Шацкий? Ах да. Начальник милиции на ипподроме. Лично — нет. Он, кажется, был хорошим знакомым вашего покойного мужа?

— Слишком хорошим. Вместе делали левые деньги.

— На ипподроме?

— Да. Мой муж был букмекерским боссом.

— У вас после его смерти появились проблемы?

— С чего вы взяли?

— Так показалось. Букмекерство на ипподроме — противозаконный бизнес.

— Надо же? А я и не знала. Думала, за это полагается орден.

— Этот цветок у вас давно?

— Какой?

— Тот, что второй слева.

— Филодендрон? Года три уже. Может быть, больше.

Колючесть Антонины мешала делу, поэтому Ольховцева перевела разговор в другое русло:

— Он уже цвел у вас?

— Разве он цветет? Не знала. С ним много хлопот. Привередливая лошадка.

— Хотите избавиться?

— С большим удовольствием, да выбрасывать жалко.

— Могу купить или взять в качестве взятки.

Антонине понравилась шутка, и она первый раз улыбнулась:

— Я думала, что взятки берут только в валюте, а оказывается, и цветами.

— Тайник у вас в подоконнике?

У Антонины от изумления округлились глаза.

— Можно я осмотрю его? Ваши ценности меня не интересуют. Только бумаги.

— Бумаги? Какие бумаги?

— Не знаю, но, думаю, какие-то есть, принадлежавшие вашему мужу.

Неприязнь, вызванная поздним визитом, незаметно уступала место иному чувству, похожему на симпатию. Тактичность, уважительное поведение гостьи, а главное — ее терпимость к недвусмысленным подначкам все настойчивей подталкивали Антонину исповедаться и попросить у собеседницы помощи. Пробным камнем стало признание о причастности мужа к букмекерскому бизнесу, невесть какой тайне. Недалекий следователь стал бы усиленно добиваться еще более ценных признаний. Но эта дамочка не клюнула на наживку. Значит, неглупая и свое дело знает. Перемене отношения во многом способствовала и проницательность гостьи, угадавшей наличие проблем и сумевшей обнаружить тайник в подоконнике.

— Что вы сделаете, если я откажу в вашей просьбе?

— Ничего. Я уважаю закон. Ордера на обыск у меня нет, к тому же я — не сторонница силовых мер. Думаю, что в вашем случае они и ни к чему. Ваши проблемы связаны именно с бумагами?

— Как вы узнали, что тайник в подоконнике?

— Ничего проще. Выдвижная доска чуть-чуть не на месте. Кроме того, если присмотреться, по ее краям заметны загрязнения от пальцев.

— Действительно. Непростительная небрежность. А у вас острое зрение.

Антонина подошла к подоконнику, выдвинула доску, достала копии документов, которыми собиралась шантажировать Решетникова, и положила перед Ольховцевой. Положила без сожаления. Она искренне раскаивалась, что затеяла эту авантюру. А после встречи с Решетниковым на ипподроме ей стало жаль и его.

Наталья Евгеньевна бегло просмотрела бумаги.

— Вы дали им ход?

— О чем вы? Я вас не понимаю.

— К Решетникову с целью вымогательства обращались сами или кого-нибудь попросили?

— Почему вы уверены, что бумаги использовались с целью вымогательства?

— Это копии. И сделаны уже после смерти вашего мужа. Он был заместителем Решетникова и прекрасно знал цену этим бумагам. Ему незачем было снимать с них копии. Эти бумаги — пустышки, пригодные лишь для того, чтобы подсидеть начальника, устроив скандал. А насколько мне известно, в последнее время по месту работы вашего мужа не было никаких скандалов. Поэтому я предполагаю, что копии сделаны после его смерти, не без вашего участия, безусловно, с корыстной целью, так как вам неизвестна их истинная цена. Подобный компромат мог заинтересовать лишь профессиональных вымогателей. Важен сам факт его существования и нечистоплотность «клиента». Я склоняюсь к мысли, что наиболее вероятен именно второй вариант. Если мои предположения небезосновательны, ваши проблемы действительно серьезны.

— Хотите выпить? Мне что-то не по себе. Есть вино, коньяк, водка.

— Лучше чайку.

— А я выпью немного. Что-то знобит. Может, согреюсь.

Логика Ольховцевой повергла Антонину в состояние близкое к шоку, как будто ее раздели донага и выставили на всеобщее обозрение. Ощущение наготы перешло в озноб, принятый ею за недомогание. Наливая коньяк, она обдумывала, как вести себя дальше. Выпив рюмку, наполнила снова и вернулась к столу.

— Каюсь, был грех, — призналась Антонина, не решаясь посмотреть Ольховцевой в глаза. — Каюсь. Я действительно предложила одному человеку воспользоваться бумагами для шантажа. Теперь жалею об этом. Я отдала ему копии. Я почти не знаю этого человека. Зовут его Лунев Геннадий Юрьевич. Я не знаю, чем он занимается и на какие средства существует. Вот практически все, что мне известно о нем. Вы правильно догадались, копии сняла я.