Елена Басманова - Автомобиль Иоанна Крестителя

Да, но зачем на столе стоял каменный котелок с солью? Соль перемешана с мелко нарубленной зеленью. Вирхов по запаху предполагал сельдерей. Он поерзал на стуле, отгоняя от себя мысль о книжонке, валявшейся у него дома. В популярной брошюрке некоего Е. Марахиди, изданной тем же Сайкиным, расписывались способы сохранения мужского здоровья и достижения гармонии в супружеской жизни. Брошюрка немаловажное значение отводила сельдерею. Якобы если съедать два фунта сельдерея ежедневно, мужская сила возрастает неимоверно.

И все-таки? Он, Карл Иваныч, старый холостяк, по понятным причинам может увлекаться сельдереем. Для достижения гармонии в общении с Шарлоттой Чимбалиони сельдерей мог поглощать и покойный Сайкин. Значит, Манефа могла под предлогом доставки этого сельдерея войти к нему в кабинет, а потом….

Все сходилось. Версия – для первоначальной – очень даже стройная.

Вирхов поблагодарил Спиридона и отпустил его с наказом гнать взашей газетчиков от дома Рымши – ни на какие вопросы не отвечать, любопытных отсылать в Окружной суд.

Затем велел Павлу Мироновичу отправляться в цирк, чтобы свести знакомство с синьориной Чимбалиони.

Даже не допив чай, окрыленный заданием Тернов поспешил уйти. И место свое вновь занял Поликарп Христофорович. Предстоял допрос Манефы. Уж она-то за словом в карман не полезет. Надо, пока нет результатов вскрытия и экспертизы, притупить ее бдительность, уверить ее в отсутствии подозрений.

Манефа явилась в камеру с видом крайне недовольным.

– Сударыня, Манефа Гурьевна. – Вирхов, преодолев себя, приподнялся и жестом пригласил посетительницу присесть. – Простите великодушно, ежели был неучтив с вами во время дознания. Я придерживаюсь, как истинный христианин, того мнения, что если виноват, лучше сразу покаяться. Вот и каюсь.

Манефа уселась на стул и, скептически скривившись, недоверчиво смотрела на путающегося в словах следователя.

– А между тем, уважаемая Манефа Гурьевна Телушина, – это для протокола – и господин Рымша, и дворник Спиридон Куприянов аттестовали вас наилучшим образом. Работящая, серьезная, грамотная. Похвально, весьма похвально. Чтение оно, знаете ли, облагораживает доброго человека, а портит только… – Вирхов осекся, увидев, как сужаются от злости глаза допрашиваемой. – О здоровье барина печься следует всегда, особенно если страдает он немощью, – неуверенно продолжил Вирхов. – Лечебную смесь в аптеке заказываете или сами готовите?

– Какую смесь? – Кухарка облизнула губы и стрельнула глазами на письмоводителя.

– А ту, что в каменном котелке.

– Не заказывала и не готовила, – отрезала Манефа. – Потому и говорила: не знаю, приходил ли кто-то к барину. Сегодня утром и увидела впервые этот самый котелок. Раньше не было.

В душе следователя крепло убеждение, что нелюбезная Манефа пытается отвести от себя подозрения, хочет направить следствие по ложному пути.

– И флакона с кислотой не было?

– И флаконов никаких не было, – ответила Манефа. – Вы меня подозреваете в смерти барина?

– Нет-нет, уважаемая Манефа Гурьевна, – поспешил улестить фурию Вирхов, – я пытаюсь выяснить истину.

– Да-а, – нехотя признала Манефа, – только вы всё не тем интересуетесь.

Вирхов, неприятно задетый дерзостью кухарки, побледнел.

– Но ведь вы вовсе не расстроились из-за смерти барина?

– Вот еще! Чего из-за него расстраиваться!

– Видимо, покойный обижал вас…

– Меня никто обидеть не может, – в голосе девушки послышались железные нотки – действительно, Манефин обидчик еще на свет не родился!

– Но вы испытывали к нему неприязненные чувства?

– Ну и что? – Манефа не стала отпираться. – Покойник-то был не паинька. Ночами пропащих девок водил, дочь свою последними словами обругал да и вытолкал из квартиры. На меня ругался ругательски – чтоб не смела двери никому отпирать. Боялся он, хоронился от кого-то.

– К этому мы вернемся… А пока скажите мне, голубушка, вот что. Вы имели полное право – и ничего в этом преступного нет, клянусь правосудием! – ненавидеть покойного. Вы даже имели право обрадоваться смерти его, хоть радость эта не христианская. Но скажите мне как на духу – зачем вы, обнаружив труп, осыпали его клочками книжки?

Манефа с полминуты смотрела на следователя, будто укоряя его в тайном желании подсунуть ей опасный крючок, на который бы она попалась.

– Ничего я не рвала, – выдавила она наконец, – и книжка при мне.

Она сунула руку в карман старого жакета, достала книжку и протянула ее через стол.