Харлан Кобен - Главный подозреваемый

Но все эти сценки и вспышки памяти были слишком короткими и поэтому чрезмерно упрощенными. Майрон и сам это осознавал. Его воспоминания о клубе всегда выглядели однобокими – насмешка вперемешку с ностальгией, – хотя он помнил и другие случаи, когда ребенком приходил на семейные обеды в сдвинутом набок пристегивающемся галстучке, и мать посылала его в святая святых: мужскую комнату, где над картами плыл сигаретный дым и его дедушка Поп-Поп, общепризнанный глава семьи, принимал его в свои крепкие объятия среди шума и гомона грубоватых соседей, облаченных в слишком яркие и слишком тесные рубашки поло, – соседей, которые не обращали на малыша внимания, потому что к ним приходили собственные внуки и тем самым одного за другим выбивали их из игры.

Эти люди, которых он так безжалостно критиковал, были первым поколением переселенцев, прибывших прямиком из России, Польши, Украины и других негостеприимных мест. В Новом Свете они оказались только потому, что им пришлось бежать – от нищеты, от прошлого, от собственного страха, – и это бегство завело их очень далеко. Под их пышными прическами и дорогими побрякушками скрывались бдительные стражи, настороженные и чуткие, всегда видевшие на горизонте угрозу нового погрома и готовые, как разъяренные медведицы, при первой же тревоге насмерть сражаться за своих детенышей.

Отец Майрона сидел посреди малого обеденного зала в желтом кресле из искусственной кожи и казался здесь не более уместным, чем муфтий на верблюде. Он не принадлежал к этой компании. Ни теперь, ни раньше. Отец не играл в теннис и в карты. Он не плавал в бассейне, не завтракал, не пил коктейли и не обсуждал ситуацию на бирже. Он пришел сюда в своем рабочем костюме: угольно-серых брюках, мокасинах и белоснежной рубашке поверх белой футболки. У него были темные глаза, смуглая кожа, и нос выдавался вперед, как дружески протянутая рука.

Удивительно, но отец никогда не состоял членом клуба. Зато его родители были в числе основателей, а если говорить о Поп-Попе – девяностодвухлетнем старце, погрузившемся в полурастительную жизнь после того, как его богатая биография разбилась о болезнь Альцгеймера, – не только были, но и оставались. Отец ненавидел это место, но приходил сюда из почтения к своему отцу. Вернее, иногда заглядывал. Считал это небольшой платой за уважение к родителям.

Заметив его, отец встал, медленнее, чем обычно, и Майрону вдруг бросилось в глаза, как помолодело общество. Отцу теперь было столько же, как тогда Поп-Попу, его черные волосы выцвели и стали тускло серыми, он выглядел почти стариком. Неприятное открытие.

– Эй, сюда! – крикнул отец, хотя Майрон прекрасно его видел.

Он начал прокладывать путь среди вечно жующих или болтающих членов клуба, в основном холеных женщин с крошками салата на мокрых губах и бокалами, испачканными губной помадой. Они провожали его цепкими взглядами по трем причинам: меньше сорока, мужчина, не женат. Оценка достоинств будущего зятя. Не обязательно для своих дочерей, а так, на всякий случай. Кумушки из местечка всегда на страже.

Майрон обнял отца и поцеловал его в щеку, как обычно. Щека по-прежнему была восхитительно грубой, хотя кожа начала заметно обвисать. Его окатило запахом знакомого одеколона, приятным, как горячий шоколад холодным утром. Отец ответил на его объятия, выпустил и снова обнял. Такие нежности тут никого не удивляли. Здесь частенько разыгрывались похожие сцены.

Мужчины сели. На столовых салфетках красовался узор в виде поля для гольфа с восемнадцатью лунками и фигурной буквой «О» посередине. Эмблема клуба. Отец взял огрызок зеленого карандаша – такие используют гольфисты – и стал записывать их заказ. Так здесь принято. Меню за тридцать лет почти не изменилось. Мальчиком Майрон всегда заказывал «Монте-Кристо» или сандвич «Рубен». Теперь он решил взять бейгл с лососем и сливочный сыр. Отец все это записал.

– Ну как, – начал отец, – пришел в себя после возвращения?

– Да, спасибо.

– Ужасная новость про Эсперансу…

– Она невиновна.

Отец кивнул.

– Мать сказала, тебя вызывают в суд.

– Да. Но я ничего не знаю.

– Слушай свою тетю Клару. Она мудрая женщина. Всегда была такой. Даже в школе ее считали самой умной девочкой в классе.

– Хорошо.

Подошла официантка. Отец протянул ей заказ. Он посмотрела на Майрона и пожал плечами:

– Уже конец месяца. До тридцатого числа надо использовать квоту Поп-Попа. Я не хочу разбрасываться деньгами.