Андрис Колбергс - Человек, который перебегал улицу

Такая перемена удовлетворяла и Вильяма: продолжение отношений с Иреной ничего хорошего не обещало. Он не видел никакой цели, к которой они могли бы стремиться вместе. Поэтому он отступал. Медленно, но твердо, ссылаясь на занятость. Так от изменений, которые внесла Валентина Мукшане, выиграли все, исключая Ирену, однако она ловко скрывала это.

Газеты и календари в очередной раз разъясняли, что такое женщина, какова роль современной женщины в обществе и почему празднуется именно Восьмое марта, доказывали, что мир не погиб бы и без мужчин. Накануне в раскройный цех зашел представитель профкома с листком для записи о сборе денег и трагическим голосом произнес:

— Мужики, каждый должен дать хотя бы по трешке, потому что на каждого из нас приходится по дюжине!

Работу с лекалами Вильям закончил, на них уже имелись соответствующие обозначения, и их перенесли вниз, в цех. Они были тоньше старых, безукоризненно гладкие, и работа с ними спорилась лучше. Главный инженер закрыла лабораторию и унесла ключи.

С Иреной Вильям старался не встречаться. В конторе у него не бывало никаких особенных дел, да и находилась она в другом здании. Так что его поведение могло показаться вполне естественным. Не искала встреч и Ирена, хотя два-три раза она, как подумал Вильям, специально поджидала у окна, когда он будет проходить через двор, потому что они встретились в подворотне. В первый раз — это была случайность — он выходил вместе с Константином Ивановичем, в другой — он уже умышленно искал себе попутчика.

Накануне Женского дня Вильяма одолевали угрызения совести, и он послал Ирене большой букет белых мимоз, которые купил утром по пути на работу.

Сперва Вильям купил один букет, но, поразмыслив, купил и второй — для немолодой уже женщины, которая пришла в помощницы вместо Ирены. Он подумал, что так это не будет бросаться в глаза.

Работать кончили несколько раньше, в самой дальней комнате раскройного цеха женщины накрыли стол, каждая принесла из дома какую-нибудь закуску. Венцом всему было то, что Константин Иванович поставил на стол бутылку очень дорогого коньяка в честь прощания с «Модой» — с понедельника он уходил на заслуженный отдых. Он был весел, балагурил, смеялся, сверкая золотыми зубами, и совсем не был похож на пенсионера.

Главный инженер тоже пришла, пригубив рюмку, сказала, что и в других цехах веселятся.

— Только Ирена выпила лишнего, расплакалась, и ее пришлось отправить домой, — все это Валентина рассказывала, даже не взглянув на Вильяма.

— Какая Ирена? — спросила одна из настильщиц.

— Секретарша.

— А-а… Я только что видела ее у ворот с механиком Ромкой.

— Я попросила Романа, чтоб проводил, — объяснила Валентина.

— Ну, этот пощупает ее, — рассмеялась настильщица. — Этот свой случай не упустит.

Вильям задрожал от гнева. Он чувствовал себя так, словно у него что-то отняли, словно его ограбили. Он возненавидел Валентину, механика Ромку и Ирену. Но больше всего безрассудную Ирену. Ему казалось, что Ирена его обидела. Своим легкомыслием. Вечер был испорчен.

Часов около пяти стали расходиться — настоящий праздник у большинства был еще впереди.

Морозило, весны еще не чувствовалось. Возле перекрестков машины, затормозив, скользили по асфальту. На улицах было полно народу — самые торопливые, чтобы обогнать других, ступали прямо в сугробы по краям тротуаров.

Вильям все еще злился на легкомыслие Ирены, на бабника Ромку, которого попросили ее проводить, но в конце концов решил, что все это к лучшему, если уж тому суждено случиться. И чем раньше, тем лучше. Рассудком Вильям мог с этим согласиться. Только рассудком. Однако, представив себе, что Ромка теперь, может быть, сидит в комнате Ирены, Вильям почти наяву ощутил ее податливые губы и дрожащие плечи под тонкой блузкой. И сейчас он был готов сразиться с Ромкой хоть на шпагах, хоть на пистолетах.

— Уважаемый! — кто-то окликнул его, догоняя. — Выручите, дайте двадцать копеек. Только что вышел из больницы и не могу добраться до дома — нет на автобус…

Это был заросший щетиной мужчина, с перебинтованной на повязке рукой, но бинт казался по крайней мере недельной давности. В сторонке стояли еще несколько таких же помятых мужиков и жадными глазами наблюдали, добьется ли чего попрошайка. Перегаром от них разило за версту.

Вильям приостановился, посмотрел на грязный бинт и хотел было идти дальше, но попрошайка вдруг воскликнул: — Портной! Плюнь мне в глаза, если не портной!