Олег Лебедев - Нефритовый голубь

– Объясни мне, что ты делал возле клуба, после посещения которого был убит генерал Кузьмин. Я был на том вечере, ушел одним из первых, и приметил неподалеку от здания твою характерную желтую физиономию.

Точно, экс-следователь почтил тогда клуб своим присутствием. Теперь-то я понимал, зачем: пытался выведать, есть ли что-либо компрометирующее (на взгляд Тертышникова, разумеется) в биографии Кузьмина.

Видимо, на вечере бывший полицейский и узнал о некоторых деталях поведения доблестного генерала в 1917 году. Верно и другое: в клубе он не задержался: представился Кузьмину, покрутился возле него и был таков.

Сейчас, правда, мне было не до воспоминаний: я то и дело косился на нефритовую ручку, которой завладел Тертышников. Был ли это тот самый экземпляр, что некогда принадлежал Подгорнову?

«Надо будет потом непременно выспросить у Фун-Ли, какими путями ручка попала к нему», – определил я свои дальнейшие планы.

Мысли Тертышникова, не подозревавшего о моем интересе к нефритовой ручке, эволюционировали в совершенно ином направлении:

– Признавайся, ты – советский шпион и получил задание устранить генерала Кузьмина, – напирал он на китайца.

В ответ Фун-Ли, которому, судя по выражению его лица, опять стало хуже, апеллировал ко мне:

– Господин Феллер, ну скажите вы этому не в меру темпераментному европейцу, избившему бедного китайца, что знакомы со мной много лет и знаете меня как человека безупречного поведения.

– Послушай, Фун-Ли, почему ты обманываешь нас насчет происхождения своей раны? – спросил я его. – Почему не объяснишься начистоту?

– Я напоролся на гвоздь, – упрямо повторил китаец старую версию.

– Не смей лгать мне, желтолицая обезьяна! – заверещал Тертышников. – Ты убил генерала Кузьмина. А он, обороняясь, в свою очередь, выстрелил в тебя. Так ты и получил это ранение.

– Не называйте Фун-Ли желтолицей обезьяной, – рассвирепел я и строго предупредил экс-следователя: – Иначе я выкину вас из прачечной.

Вдруг китаец застонал, лицо его исказилось от физических страданий. Прижав одну руку к ране, он протянул другую в направлении экс-следователя:

– Очень прошу вас, отдайте мне эту нефритовую ручку. Я, кажется, умираю, и хочу, чтобы она была у меня…

– Не отдам, пока не признаешься в совершении преступления, – отрезал Тертышников, решительно взмахнув длинной бородой. – Для полной определенности мне не хватает лишь заключения специалистов, которые установили бы, когда именно тебя ранили.

– Но сейчас-то не считаете ли вы, что пока у вас практически нет сколь-либо веских оснований обвинять Фун-Ли в убийстве? – снова вступил я в разговор. – Мало ли, кто был возле клуба тем вечером? Мало ли в Нью-Йорке людей с револьверными ранами?

– Все равно не отдам ручку этому красному шпиону, – стоял на своем бывший офицер полиции.

«У него, определенно, опять начинается агрессивный период, – заметил я про себя и сделал вывод: – Настало время снова осадить его».

– Тертышников, верните Фун-Ли ручку, теперь не до ваших допросов. Разве вы не видите, что китайцу по-настоящему плохо, что он вполне может умереть.

– Пусть сперва откроет всю правду, – упирался экс-следователь.

– В таком случае я сам возьму ручку у тебя, – спокойно, но твердо посулил я и двинулся к Тертышникову.

Тот с видом праведника, готового к мученичеству, крепко прижал добычу к своей впалой груди.

***

Я медленно приближался к экс-следователю.

Меня остановил негромкий голос Фун-Ли:

– Умираю… не могу больше ждать… Да, я убил генерала Кузьмина. А сейчас, – сказал он Тертышникову. – Умоляю, верните мне ручку.

– Хорошо, только потом ты расскажешь мне все по порядку, – ответил бывший полицейский.

– Согласен, – кивнул китаец.

Экс-следователь победоносно посмотрел на меня и кинул ручку Фун-Ли.

Прачечник схватил ее. Движение, видно, причинило ему сильную боль.

– Ничего не скажешь, генерал Кузьмин умеет… Точнее, умел стрелять, – почти прошептал он. – Я же был безоружен. Когда-то в Шаолиньском монастыре меня научили убивать пальцами рук.

Он протянул в нашу сторону руку…

Почему, почему я никогда не замечал этих специфических мозолей?

– Генерал был последним из тех, с кем мне предстояло свести счеты, – произнес Фун-Ли.

Тертышников при этих словах застыл, как вкопанный.

Я же подумал, что китаец бредит, рванулся к нему, но прачечник неожиданно властным движением руки остановил меня, поинтересовался, обращаясь исключительно ко мне: