Питер Страуб - Обитель теней

Он также согласился на то, что его "друзья" - громилы станут одновременно моими телохранителями на сцене. Замечу, что впоследствии они стали меня бояться - во-первых, потому, что от меня зависел их заработок, а во-вторых, им было отлично известно, что я могу убить их одним взглядом, так что слушались они меня беспрекословно. Выступать мы стали гораздо успешнее: присутствие их на сцене придавало спектаклям налет некоторой необузданности и привлекало публику. А главное, я полностью сосредоточил руководство в своих руках.

Вскоре мы сделались самыми знаменитыми магами в Европе. Известнейшие, влиятельнейшие персоны искали нашего расположения, приглашали на приемы, обращались к нам за советом. Я познакомился со страшно модными тогда сюрреалистами, с именитыми художниками и поэтами, встречался в Париже со многими американскими писателями, меня принимали герцоги и графы, я предсказывал будущее тем, кто стремился планировать свою жизнь и искал поддержки и помощи у магии. Как-то раз в кафе на Монпарнасе Эрнест Хемингуэй велел официанту принести мне за его счет бутылку шампанского, однако сам за мой столик присаживаться не стал - он тогда во всеуслышанье называл меня шарлатаном и (это я слыхал собственными ушами) "дешевой пародией на Распутина". Впрочем, мне было наплевать.

Кто был действительно дешевым Распутиным, так это англичанин по имени Алистер Кроули, который строил из себя демона. Я встретился с ним в Англии и раскусил его мгновенно - этот напыщенный пустослов и надувала годился разве что на роль шамана племени мумбо-юмбо.

Встретились мы с Кроули в саду особняка в Кенсингтоне, принадлежавшего одному богатому и придурковатому поклоннику оккультизма, который спонсировал нас обоих и вознамерился полюбопытствовать, что произойдет, если свести нас вместе. Я был уже в саду, когда дверь в форме черепа распахнулась и в проеме показался Кроули. Этот слизняк сразу внушил мне отвращение своим черным кафтаном, босыми грязными ногами, бритой головой и физиономией психопата. Он принялся сверлить меня своим "магнетическим" взглядом, пытаясь, видно, напугать.

- Здорово, Алистер! - сказал я ему.

- Изыди, сатана! - выкрикнул он в ответ, выбросив вперед руку и едва не ткнув толстым пальцем мне в лицо. Ну, тогда я превратил его палец в птичий коготь, и Алистер чуть не откинул копыта прямо там.

- Изыди сам! - бросил я ему, и он, сунув свой новоприобретенный коготь под кафтан, весьма поспешно ретировался. Позже я услышал, что он сначала демонстрировал коготь поклонницам в качестве доказательства своей демонической сути, а потом потратил несколько месяцев, пытаясь заклинаниями вернуть пальцу изначальный вид. В конце концов ему это, правда, удалось.

Среди деревьев возле просеки вдруг что-то промелькнуло.

- Из услышанного вы, очевидно, уже поняли, что я перестал испытывать беспокойство, пребывая в Англии. В тысяча девятьсот двадцать первом году мы уже путешествовали по всей стране, от Эдинбурга до Пензанса, хотя большую часть представлений давали в Лондоне, особенно в театре "Вудфин Импайр". Я уже думал, что все давно забыли о таинственном докторе Найтингейле, но оказалось, что не все. Того, кто не забыл, я встретил после одного из выступлений в "Вудфин Импайр" летом того же года. Он поджидал меня за кулисами, и мне даже не нужно было разглядывать его лицо: достаточно издали увидеть ярко-рыжую шевелюру.

Фонарик снова загорелся в просеке и осветил кирпичную стену, ступеньки и что-то вроде узенького прохода. По лестнице спускалась знакомая фигура в плаще и шляпе, а позади нее Том разглядел Розу. Маг поднял бутылку, будто приветствуя самого себя, однако пить не стал. Из его следующих слов Том понял, что приветствовал он вовсе не себя.

- Вот она, Роза Форте, фарфоровая пастушка, моя очаровательная рыбка. Я был рад, что она тоже там присутствовала и могла в полной мере осознать мои способности. Мне хотелось дать ей понять, что ни ей, ни Спеклу Джону не под силу встать на моем пути к заветной цели. И я, ребята, хочу, чтобы вы тоже это поняли: остановить меня невозможно.

Сценка в просеке между деревьями тем временем приобрела некий необъяснимо зловещий подтекст: полутемная лестница, на ней двойник Коллинза в длинном плаще и шляпе, хрупкая девушка у него за спиной - там, в клочьях тумана, рождалось нечто первобытно-свирепое, беспощадное.

В тумане, ставшем уже почти прозрачным, возник еще один, рыжеволосый, персонаж.

- Уизерс встретил меня словами: "Я знал, что рано или поздно ты, кровопийца, где-нибудь всплывешь. Теперь ты называешь себя Коулменом Коллинзом, убийца? Что ж, должен сделать тебе комплимент: шоу у тебя получилось просто классное. Интересно, позволят ли тебе выступить в тюремной художественной самодеятельности?" Он прямо-таки дышал мне в лицо ненавистью и уже, по его мнению, почти удовлетворенной жаждой мести. Этот маленький вонючий доктор-недоумок, расист-южанин, путешествующий по Европе на всесильные тогда, после войны, американские доллары и собирающий анекдоты об идиотах-европейцах, чтобы рассказывать их потом своим собутыльникам в Атланте или Мейконе, вообразил, что на этот раз он расквитается со мной.