Дмитрий Стрешнев - Чертовка

--Так вот, о чем я? О Мисюсь... о Веронике то есть. То есть не о ней, а вообще, в целом... Надо же понимать, верно? Если тебе хочется, чтобы муж твой был такой вот и такой... надо самой его сделать. Например, хочешь, чтобы он был сильный, надежный... Шварцнеггер и всё такое прочее? Ну и сделай вид, будто ты его побаиваешься. "Да, дорогой. Конечно, дорогой"... А если выпил три лишних рюмки и лезет целоваться, не надо говорить: "Может, ты сходишь в душ, запах от тебя какой-то козлиный" - а то и получится козел... А наутро что тебе стоит сказать: "Вчера ты так накинулся на меня, что я даже испугалась." Ну что стоит сказать, а? Ну почему я могу себя убедить, что она самая умная и чертовски красивая, а она не может сказать хотя бы разок: "Как ты меня напугал!.." Ты-то хоть понимаешь, что такое любовь? Любовь - это труд. Верно?

Молчание. Гуд мотора. Свист воздушной пустыни над плоской землей, томительный, как какой-то там каприз Паганини.

Дороги в этих местах, очевидно, строил отставной учитель геометрии, они были словно нарисованы огромным угольником на доске: идеально прямые отрезки, а вместо поворотов - скучные углы, заставляющие вспомнить о давно похороненных в памяти градусах, синусах и тангенсах. Когда на краю простора открылись вдали лиловые горы, Андрея охватила внезапная, как приступ малярии, радость. Лиловые горы. Он увидел их! Хотя, конечно, эти горы, складки которых из последних сил похотливо обнажал закат, были уже наверняка турецкими, и не лиловыми вовсе, а просто играла светом, шутила и кривлялась природа. К тому же слева на нежные краски уже наползали, по прихоти небесного архитектора, густые сердитые облака и тащили следом за собой настоящую тучу - длинную, с плоским брюхом. Но всё равно, нечасто, черт возьми, бывают в жизни такие моменты, когда хочется слушать сплошь одни аллегро из концертов Вивальди. Потому что скрипичные аллегро Вивальди - это музыка беспечной свободы. Впрочем, если говорить честно, то Андрей никогда не чувствовал себя таким уж несвободным. Там, позади, тоже осталась свобода. Замороченная недостойными этих небес проблемами, усталая и чересчур привычная. А здесь и впереди свобода была свежая, юная, с загадочными глазами Джарус. Хотя, наверное, это несправедливо - так думать. Несправедливо и некрасиво по отношению к Веронике. Хотелось бы быть, конечно, поблагороднее. А с другой стороны, все эти блистающие и замечательные д'Артаньяны, Сирано де Бержераки, все эти многословные герои Ремарка - это же частности жизни. Потому что никто из них по-настоящему с жизнью не связан. Даже неприхотливый Шерлок Холмс. Просто наваждение какое-то: как блистательный герой - так непременно холостой и без детей. Почему бы, скажем, папаше-Дюма не женить д'Артаньяна на госпоже Буонасье? Вот получилась бы книга - обхохочешься! Нет же - он предпочел ее укокошить!..

Замурцев обогнал широкозадый автобус и шарахнулся вбок от трактора, выползающего без огней на дорогу. Солнце, еще минуту назад тлевшее где-то сзади, совсем упало за горизонт, и вокруг темнело прямо на глазах. В этих широтах нет долгих закатов, теперь ночь затопит всё за считанные минуты. Пришлось включить ближний свет и ехать помедленнее. Скоро он увидел огни идущей поперек машины и догадался, что приближается к перекрестку. Когда до перечесения оставалось метров сто, Андрей заметил типичную казенную хибару из бетонных блоков со слабо освещенным окном и догадался, что сейчас будет контрольный пост. На какое-то мгновение он растерялся, потом стал плавно притормаживать и приказал езидке:

--Лезь вниз. Вот сюда. Быстро.

Та догадалась как-то сразу, что дело серьезное, и, ни о чём не спрашивая и не удивляясь, соскользнула с сиденья на пол и притаилась, как зверек. Замурцев прижал коленом руль, а руки завел за спину и стал неуклюже стаскивать куртку. Он благодарил в душе... впрочем, не совсем ясно, кого или что именно мог благодарить в душе получивший образцовое материалистическое образование загранработник Андрей Замурцев - бога ли, судьбу, природу, а, скорее всего, он просто радовался тому, что так вовремя наступила темнота, и тому, что включены фары, а, значит, заметить подозрительную суету в подползающем авто разомлевшим от служебной рутины постовым вряд ли придется. А там, впереди, уже возник еще один светлый прямоугольник - дверь, и в нем темной кляксой угадывался силуэт человека.

Андрей тем временем освободился от куртки и набросил ее на Джарус. Потом дотянулся до заднего сиденья, нащупал сумку, с трудом переволок её вперед, туда, где только что сидела девушка, вытащил карту, встряхнул и бросил наполовину развернувшийся лист сверху, завершив натюрморт.