Рекс Стаут - Знают ответ орхидеи (сборник)

Она расстегнула сумочку, порылась в ней и извлекла несколько скрепленных вместе листочков.

Я забрал их у нее и передал Вульфу. Ну, а поскольку я предполагал, что именно мне будет поручено отстаивать предложение супругов Обри, то встал рядом с Вульфом и принялся читать вместе с ним неровные строчки. Все три письма по сей день находятся в наших архивах. Я ознакомлю вас всего лишь с одним, самым последним, чтобы вы имели представление о его содержании и стиле.

Дорогая Кэрри, как я надеюсь, мой верный и преданный друг,

извини, но дает себя знать моя слабость. В эту минуту мне бы хотелось быть рядом с тобой и объяснять тебе, почему мне не нравится твое новое платье. А потом ты пошла бы и переодела его, и мы отправились бы в «Шамбор» лакомиться устрицами, запивая их ришбуром, а затем в «Вельвет йоук» попробовать окры [18] и томатного супа. Затем мы вернулись бы домой, приняли горячий душ и улеглись на матрасы трехфутовой толщины, застланные тончайшими льняными простынями, под атласные одеяла с подогревом. Всего несколько дней подобной жизни – и я бы начал узнавать самого себя, смог бы заключить тебя в объятья, и мы окунулись бы в блаженство.

Теперь, по всей вероятности, мне следует подробно описать здешние края, чтобы ты поняла, почему я предпочел бы находиться в каком-нибудь другом месте. Но это звучало бы слишком тривиально. К тому же, как ты прекрасно знаешь, я ненавижу писать письма. В особенности описывать собственные ощущения. Поскольку все ближе и ближе становится тот миг, когда я попытаюсь кого-нибудь убить и, возможно, в этом преуспею, я порылся в памяти, дабы припомнить изречения мудрецов о смерти. Геродот сказал: «Смерть – восхитительное прибежище для уставших от жизни людей». Эпиктет заметил: «Смерть не что иное, как пугало». По выражению Монтеня, «самые смертельные смерти – наилучшие». Я непременно процитирую эти изречения человеку, которого собираюсь убить. И тогда он не будет так сильно переживать.

Кстати о смерти: если кто-то подстрелит меня, вместо того чтобы подставиться под мою пулю, кое-что сделанное мною незадолго до отъезда из Нью-Йорка тебя потрясет. Мне бы хотелось находиться поблизости, чтобы посмотреть, как ты это воспримешь. Ты неоднократно заявляла, что деньги тебя не волнуют, они того не заслуживают. Ты также говорила мне, что, хоть мои слова всегда звучат сардонически, у меня не хватит духу, чтобы сардонически действовать. На этот раз ты увидишь. Признаю, что мне придется умереть, дабы получить возможность «смеяться последним». Но какой это будет сардонический смех! Иногда меня берет сомнение, люблю ли я тебя или ненавижу. Эти два чувства трудно разделить. Вспоминай меня в сновидениях своих.

Кэролайн продолжала говорить, пока я шел к столу, чтобы положить письма под пресс-папье:

– Я отправляла ему ежедневно по два подробных письма. В общей сложности написала их больше пятидесяти. Однако он о них даже не упомянул в тех трех письмах, что я получила от него. Я стараюсь быть объективной в своей оценке. Но он сам называл себя эгоистом. И мне кажется, так оно и было.

– Не было, а есть, – угрюмо пробормотал Обри и спросил, повернувшись к Вульфу: – Разве это письмо не доказывает, что он псих?

– Да, колоритная фигура, – согласился Вульф и осведомился у Кэролайн: – Что же за распоряжение он сделал до отъезда из Нью-Йорка на случай своей возможной гибели? Он ведь писал вам, что вы будете сильно потрясены.

Она покачала головой:

– Не знаю, до сих пор не знаю. Естественно, я подумала, что он изменил свое завещание, исключив меня из него. Получив похоронку, я показала это письмо его юристу, Джиму Бибу, и поделилась своими предположениями. Тот согласился, что из письма можно сделать такой вывод, но, сказал, что, насколько ему известно, Сидни ничего не менял в завещании. Очевидно, муж просто подшучивал надо мной.

– Не слишком умно, – заметил Вульф. – Не так-то легко лишить жену наследства. Однако поскольку он не пытался… Но как же вышло, что вы получили не соответствующее действительности извещение о его смерти?

– Мне известно лишь то немногое, что напечатали в газетной заметке, – ответила Кэролайн. – Но Джим Биб кое-что добавил. Во время отступления с поля боя Сидни посчитали мертвым. В действительности же он был просто тяжело контужен. Ну и попал в плен. В течение двух лет он находился в лагере для военнопленных. Потом ему удалось бежать. Он переправился через реку Ялу в Маньчжурию. К этому времени он уже умел говорить по-корейски – у него вообще поразительные способности к языкам. Он приобрел друзей в деревне, носил их одежду, ну и все такое. Вроде бы – но тут я не уверена – даже стал коммунистом.