Мария Ильина - Точка возврата

Тут из рупора гаркнуло: «Граждане, опасность воздушного нападения миновала!»

Левка вздрогнул и выбежал из разоренной комнаты, ложка сама собой оказалась в кармане. Вскочил в валенки, схватил пальто, шапку — скорей вниз по лестнице, одеваясь на ходу.

Наступали быстрые ноябрьские сумерки, на небе — темные киты аэростатов. Пустой двор холоден до жути. Переминаясь с ноги на ногу, думал, куда бы пойти. Вспомнил про ложку, сунул руку в карман штанов: «Так и есть! Неужели украл? А если отец узнает?!» Дернулся было вернуть, шагнул бежать назад, но тут же остановился. «Нет, застукают! Тогда точно решат, что вор! Ну и влип! Нужно спрятать, а остальное потом!» Левка высмотрел место — щель в изъеденной осколками стене. «В конце концов, я ее всего лишь нашел». Перед тем как завернуть находку в грязный носовой платок, рассмотрел красивые листочки на черенке и написанные завитушками буквы «С» и «Т».

Старик скрипуче усмехнулся, ткнул сучковатым скрюченным пальцем в Ладины картины: «Ты, значит, любительница пауков и тараканов? Ну, рассказывай, как в нашу семью попала!»

Лада смотрела на притаившегося в засаде мохнатого птицееда и молчала. В глаза бросались неточности, недостатки и пыль. Это коварная тварь плела паутину ее первой любви, кривой дорожкой подводила к знакомству с Валерием.

— До чего же у тебя подробные козявки, прямо живые!

В точку попал, хитрый старый хрыч! Не так уж ты прост, как хочешь казаться.

Насекомые пришли к Ладе от Алекса. «Наше детище!» — гордилась она когда-то. Неужели их объединяли лишь эти претенциозные поделки? Страшно подумать! Картинки, конечно, прикольные, выделяются на общем фоне, а вблизи вызывают легкую дрожь отвращения. Пора бы их убрать. За ними так и маячит нескладный силуэт и отсутствующий взгляд Алекса — гения Ладиной юности. Оригинал, блин, с двумя косичками и в непременной жилетке с множеством карманов, цепочек и брелков. Лада попалась на эту блесну, как безмозглая рыбешка, и начала его доставать любовными истериками. Стена равнодушия оказалась абсолютно неприступной, ни одной даже маленькой бреши. Но она не сдавалась, проводила дни и ночи в холодной, ободранной мастерской. Там пахло красками, пылью, мышами и затхлостью. Однажды попыталась оживить берлогу: немного прибрала, пожарила картошку к его приходу. Он разозлился, обозвал захватчицей и отобрал ключи. Даже есть не стал, отвернулся и молчал весь вечер. Она не понимала, чем его обидела. Вспоминала рассказы о свободолюбии мужчин, недоумевала, терзалась и все сильней боялась потерять этого мерзавца, гениального, загадочного, не такого, как все.

Она начала постоянно мерзнуть, не могла есть, сильно похудела, но вместо того, чтобы заняться собой, перелопачивала груды книг о жизни насекомых, прилежно изображала этих мерзких чудищ, но до Алекса ей было далеко. Мама ругалась, плакала. Увещевала, молилась, уговорила сходить к знахарке, чтобы снять порчу. Девчонка все надеялась, что сможет его переделать или, на худой конец, приручить. Надо же, укротительница пауков! Тайком, по памяти, воссоздавала его картины, по-своему прорабатывая тему. Эти тараканы и сейчас глядят со стен. Алекс не становился ближе, напротив, все глубже уходил в себя, а она нервничала, дергалась. Даже подруга Наташка, помешанная на любви и романтике, советовала поскорее порвать с сукиным сыном. Ладе оставалось лишь отшучиваться: «Чемодан без ручки, нести тяжело, а бросить жалко!» Разве можно бросить одинокого заброшенного человека без помощи и поддержки?! Поглощенный искусством, он не сумеет жить самостоятельно! Почему только она не задумывалась, как он дожил до тридцати девяти лет? Так не могло тянуться вечно, развязка неотвратимо приближалась.

В один злополучный день Лада особенно долго простояла под дверью его мастерской, слышала, чуяла, что Алекс дома, барабанила кулаком по хлипкой двери в облупившейся коричневой краске (звонка не было, чтобы не отвлекал). Старая пыльная проводка паутиной нависла над головой, как на картинах Алекса. Окурки, плевки, грязь под ногами — мерзко, отвратительно! Дверь скрипнула, трусливо приоткрылась, высунулась засаленная голова с двумя крысиными хвостиками. Непонятная застывшая гримаса, губы шевелятся, будто бормочут заговор.

Лада вся в слезах ворвалась в прихожую, оттолкнула его и кинулась в единственную комнату.

— Что ты там прячешь? Может, у тебя другая? Ты будешь со мной считаться?!