Елена Сулима - Московские эбани

И вот тут-то все и началось. Но не для Вадима, а для Бориса.

Он лежал на постели и смеялся сам над собой, вспоминая свою попытку стать скалолазом, и всю нелепость происходящего с ним последние несколько дней, а рядом стояли костыли. Теперь, после того, как ему накостыляли и бросили все кому не лень, он мог бы накостылять и сам, и не в переносном, а самом что ни на есть прямом смысле этого слова. Но только вот кому? И вдруг звонок в дверь. Борис обрадовался и напрягся одновременно - кто бы то мог быть? Разве что сам Вадим мог заехать к нему, если у него с его художницей случился полный облом.

Но была ночь. Вряд ли Вадим будет нестись к нему, делиться впечатлениями в такое время. Может, это соседи-приятели пошли в запой - вот заколесили к нему, как всегда в таких случаях полагается?

Боря на костылях добрался до двери и открыл её.

На пороге стояла девушка. Очень милая девушка. Вообще-то Борис любил Никиту, героиню из одноименного фильма, потому что она казалась ему эталоном красоты белоруской женщины, а в детстве его часто вывозили в Минск к бабушке, и он сам себя в душе считал белорусом, а ещё он любил эту киногероиню потому, что больше любить было некого. Года три назад его покинула местная шалава и, с тех пор, обалдевши от перенасыщенности женским эмоциональным, миром Борис сторонился женского пола. Больше дружился с мальчишками, которые к тридцати годам так и не заметили, что стали уже мужиками, иногда любился, да и то не с живыми женщинами, а с картинками и фильмами определенного направления. Девушка на пороге явно была не Никита и пухленькая, и не блондинка, а какая-то невнятно рыжеватая шатенка. Но не успела она и произнести свое "здравствуйте" - как Борис понял, что если даже она ошиблась дверью, он так просто не отпустит её от себя.

- Здравствуйте, - сказала она - Я пришла помогать вам.

- Чего? - не понял Борис. - Между прочим, сейчас, как бы час ночи.

- Меня к вам Вадим прислал.

- Ну-у проходи. - И Борис попятился, чтобы пропустить девушку в свою клетушку-комнатушку. Потом окинул её недоверчивым взглядом и грубо рявкнул:

- Быстро дуй в ночной магазин! Купи четыре пива!

Девушка тут же исчезла за дверью.

Борис посчитал, что логичнее будет признать, что она ему приснилась, и снова лег на постель.

Как ни странно она вновь появилась через полчаса, но уже не пустая, а с пивом. Через несколько часов она запомнилась Борису сидящей на полу и потирающей шишку на лбу, объяснив её происхождение тем, что когда они напились, то заснули, обнявшись, и она упала с дивана.

"Хо-оро-шая девушка!" - оценил Борис её про себя и снова послал её за пивом, а ещё за водкой, даже на этот раз выдал денег из своих кровных.

Вообще-то на первый взгляд Бориса: девушка не походила на алкоголичку, и вообще на девушку - была в ней какая-то лажа, как в газетной передовице, и, дав ей кличку "передовица", он даже не удосужился познакомиться с ней. Вместе они, не договариваясь, понимая друг друга без слов - обрели четкий режим: пили, отключались, напившись, просыпались, он посылал её посылал в магазин, и потом они снова пили.

Лишь через несколько суток Борис понял, что заболел. "Ерунда какая слава богу, что не СПИД!" - оптимистично восклицал он всякому, кто интересовался по телефону его здоровьем, имея в виду - сломанную ногу. Но, несмотря на свой оптимизм, за болезнь Марианне платить отказался. Разве только что побил её немного костылями, а потом она почему-то убежала, но он уже не стал спрашивать у Вадима её телефона.

Диагноз был и так ясен, зачем ещё она могла быть ему нужна?.. Вот так началась у него с тех пор новая, интересная жизнь - полная заботы о здоровье, хождения по врачам, пополнения познаний из историй выслушанных в очередях в очередной медицинский кабинет.

ГЛАВА 49

Едва Вадим отвязался от Марианны, сломанная нога напомнила о себе резкая боль в пятке чуть не остановила сердце. Вадим выронил костыли и сполз по стене на пол. Очнулся. Еле поднялся, пристроил костыли к подмышкам, поковылял к аптечке на кухню. Боль пятки отзывалась в груди, алела в глазах, надо было что-то делать. Он растворил в стакане с водой две таблетки понадола. Постоял, подождал... и, решив, что панадолу слабо справится с этим кошмаром, выпил ещё три таблетки снотворного. Посмотрел на настенные часы - было двенадцать. С трудом перебрался на костылях в комнату, на его постели, как упала в одежде, так и спала, распластавшись во всю ширь постели, Виктория. В другой бы ситуации Вадим растолкал бы даму, даже если бы она была дамой его сердца - нельзя же так нагло занимать всю его огромную кровать! Но не Викторию. "Вот и свершилось. Вот и свершилось" - вспомнилось ему, как говорил покойный Потап. Вадим заботливо укрыл её плюшевым пледом, ласково подоткнул него с боков, наклонился, поцеловал её в щеку, и настолько проникся трогательностью и важностью момента, что захотелось плакать. Он поднес к губам её безжизненно несопротивляющуюся руку, поцеловал, и примостился на краешке постели. Засыпая, вспомнил, что поза с поднятой рукой, в которой спала Виктория, ему знакома, по какому-то произведению. Ну да! Это же - разорванный, словно взрывом, летит человек у Виктории на картине.