Елена Сулима - Опоенные смертью

- Это деньги за твой дом. Я не продал его. Я оформил долгосрочную аренду.

- Но почему теперь?! Теперь, когда я не так нуждаюсь?! Почему, уходя тогда, ты посмел напророчить мне, что я умру в одиночестве и нищете, зная, что открыл на меня счет?!

- Потому что не жалел, а любил. Я ждал, когда ты сама... Если бы ты умирала с голоду... Но я только и наблюдал, как - едва захлебнувшись, ты тут же выныриваешь. Я любовался тобой. Я гордился и горжусь. Ты же у нас неиссякаемая. За что и люблю. Вернее разлюбить тебя не могу.

- Сволочь! - вскинулась она, - Убирайся отсюда сейчас же!

- Только вместе с тобой. И ко мне. Я снял отличную квартиру. Нам там хватит пространства. Собирай свой скарб.

- Да пошел ты к черту!

- Я уже почти сутки у чертовки в гостях. И никуда не уйду. Ты блуди, пока не надоест, я подожду. Все равно - каждый заблудший, в конце концов, ищет дорогу домой. Я тоже так блудил. Но теперь все - с этим покончено. Не могу любить многих. Могу любить сильно. Я сильный человек.

- То-то же играешься со мной, как кошка с мышкой.

- Нет. Просто я тебе нужен. Потому что сейчас ты способна сорваться. Ты потерпишь крах в своих чувствах. Я буду при тебе, как часовой при часах.

- Тогда я ухожу!

- Иди - попетляй по судьбе. Иди. Посмотришь, чем это окончится.

- Чем бы ни окончилось - это мое!

- Ты - моя.

- Что?!

- А я твой. - Смягчил он её гнев улыбкой. - Иди. Спасай его. А я подожду.

- Кого?

- Да уж не из тех, кого ты лечишь своими забавами. Его ты не скинешь с парашютом - пожалеешь. Он бьет в свои барабаны, и все ему по барабану. А ты, как птица счастья, ему продукты мешками под дверь подкидываешь. Идеалистка! Хорошо ему - можно вообще окопаться и делать вид что умираешь. Но не быть мужчиной! Потому что мужчина это тот, кто сам. Все сам! И женщину... тоже сам.

- Конечно, и сам ты меня бросил в холод и голод.

- Я, а не ты бросилась? И теперь, сделав выводы, бросаешь?.. А на чем твой бизнес стоит? Вот пойди, и брось его во имя спасения, согласно идее: спасение утопающих дело рук самих утопающих. Что ж ты его лишаешь возможности сопротивляться самому?

Она не нашла слов в ответ и стала молча одеваться с единственной мыслью - бежать. Бежать все равно куда. Лишь бы бежать. От него, от своего тепла, от все про неё знающего, незаметно заполняющего все её жизненное пространство и время, затягивающего в свою систему сразу и навсегда. Зазвонил телефон:

- Алина, не могу, умираю, хочу тебя видеть! - хрипел с тяжелыми придыханиями голос Карагоза. - Клянусь мамой, просто кофе попьем.

И её даже не тошнило от его слов.

Тут же согласилась пойти с ним на встречу, назначив её в кафе-стекляшке на Бронной, напротив Синагоги и Литинститута. Так было надо - надо бежать, - куда не важно.

- Иди. И ты поймешь, что ни с кем, кроме меня жить не сможешь. Ты не умеешь любить.

- Я просто не путаю любовь с погибелью. А у некоторых слышится, когда они произносят "люблю" - убью! Я же силой любви сражаюсь со смертью. Такой животно-сладостной черной дырой.

- Эх ты, Аника-воин. Я с бинтами постою на краю поля твоего сражения. Но ответь напоследок, ты любишь меня? - удержал он её за локоток уже за дверью.

- Люблю, - с удивлением произнесла Алина, вырвалась и понеслась вниз по лестнице.

ГЛАВА 23.

Это было кафе свободных художников, туда не заглядывали ни толстосумы, ни бандиты, ни проститутки.

Карагоз пришел на свидание, одевшись, как он думал, под Алинин стиль весь в черном: в черной, тонкой кожи, куртке, в черных джинсах, водолазке и только ботинки его были светло кремовые, почти белые, как кроссовки.

"Бандит" - очередной раз среагировала Алина на его униформу, и что-то заныло в душе отвращающим ритмом, закружило туман памяти. Шея... линия плеча... куртка сидит на нем, как ватник... ватник... И сладкая, томительная ненависть растворила остатки трезвого поведения. Глядя в его отзывчивые черные глаза, рассказала ему, как жила, жила, тихо, мирно, вроде нормально, и вдруг узнала, что при смерти. Как муж её начал впадать в истерики-скандалы, оттого, что психика его не выдерживала. Ломкая вроде оказалась психика у лидера, фантазера и эгоиста. Привыкшего к тому, что женщины заботятся о нем. Говорила и удивленно вспоминала, неужели ещё и свекровь, теперь вышедшая замуж, умирала когда-то?.. Умирала похлеще её. И она поняла, что не было в том ничего особенного, что все это - обычно, обычно... и сорвалась. Господи, да разве это была она тогда, или сейчас она та самая?.. ... и казалось ей, что теперь между нею прошлой, домашней, спокойной, эмоционально чувственной женой и теперешней - пролегла пропасть. Пропасть. А тогда, когда она сорвалась с единственным желанием - бежать, потому что при всем своем внутреннем напряжении, и внешней выдержке, не могла молча наблюдать обреченности того, что было для неё обыденным, этого житейского равнодушия... И сорвалась в ледяное равнодушие всеразрушающей лавиной от предсмертной вспышки её личного солнца... И тогда поехала с известным фотокорреспондентом, известным в малоизвестном кругу, черти куда...