Александр Бондарь - Иван Царевич и Василиса Прекрасная

- Поработителя поймали! - Кричат на бегу. - Прятался в подворотне! Думал, не увидят!

Махнул рукою Иван, пошел себе дальше. Оставил он за спиной город и попал в лес. Долго ль он шел, недолго ль, а вышел Иван на поляну. Глядит он - доска на земле лежит, от столба отвалилась, видать. "Страна несчастливов" на доске написано. А в кустах, чуть поодаль, стражник валяется, пьяный мертвецки.

Идет Иван, видит - город. И снова кругом грязь, снова наплевано. Люди по улицам пьяные ходят, оборванные, грязные все. Видит Иван - мужики какие-то сидят у дороги, на небо смотрят. Иван к ним подходит.

- Чего высматриваете? - У них спрашивает.

- Конца мира, - отвечают ему, - дожидаемся. Проходил тут один мужичок в том году, так сказывал он - вот-вот.

Удивился Иван.

- А как не дождетесь?

- Еще посидим немного, - отвечают они. - А не дождемся - работать пойдем.

Шагает Иван дальше. Видит - людей собралось много. Помост стоит, а с помоста детина объявляет всем громко:

- А сейчас, братия, слово свое Иззагор Булатов к вам говорить будет.

- Это что за люди? - Иван мужика одного спрашивает. - Чего хотят?

- Да эт - те, кто царя нашего - Бориску скинуть мечтает, - отвечает мужик Ивану. Там на помосте, вон, бояре собрались, которых Бориска-царь их вотчин лишил. Те, вон, которые толстые, тех недавно, а те, которые худые, так тех - давно.

- А для чего это царя скидывать нужно? - Удивился Иван.

- Как так - для чего? - Мужик тож удивился. - А какая нам, ты скажи, от него польза?

Иван плечами пожал.

- А какую ты пользу-то хочешь?

- Как так - какую? Дело ясное. Чтобы работать меньше, а есть больше.

Иван поглядел на мужика внимательно.

- А так бывает?

- А мы как скинем, так поглядим.

Видит Иван: боярин на помост выходит.

- Братия, - говорит, - все вы меня хорошо знаете. Известно вам всем, что я, братия, долгие годы царю нашему Бориске верой и правдой прислуживал. И понял я, братия, что нехороший он человек. Пришел я как-то к царю Бориске и говорю ему - сделай меня, говорю, первым холопом над всеми твоими холопьями. Я тебе, говорю, вернее всех прислуживать буду. А он отвечает - не сделаю. Вот тогда-то я и понял, братия, что нехороший он человек.

Другой боярин выходит.

- А теперь, - говорит, - Тиранушка Кучеряшкин слово свое сказать хочет.

Глядит Иван: детина вышел - ни то больной, ни то пьяный по виду. Заулыбались все, как только он появился. Иван соседа своего толкает:

- Чай, знаешь его?

А тот смеется в ответ:

- Да кто ж его не знает - Тиранушку-то нашего!

- Дети мои возлюбленные, - говорит тот детина. - Доподлинно мне стало известно, что Бориску-царя нашего вы скоро скинете. Известно мне также, что вы меня тогда царем своим изберете. Про то мне известно доподлинно, потому как больше никто вам столько всего и всякого не наобещает. А когда вы меня царем своим сделаете, я вам велю, братия, всем горилки раздать - сколько кому вместится. Пить будете, не просыхая.

Хотел он еще говорить, но его с помоста стащили.

- А сейчас, братия, - боярин кричит, Ковалевский-Новопридворский-Нобелевский к вам обратится хочет. Только, говорит он, четыре слова. Все одно, говорит, не смогу больше - слезы задушат.

Боярин выходит на помост, лицо мокрое.

- Братия! - Кричит громко. - Случилася беда великая! Войско Бориски-царя от поганых воротилось недавно. Что там творилося, братия, про то и вспоминать горестно и рассказывать страшно. На живом мертвый лежал, и живой на мертвом. Сколько поганых в куски изрубили - не перечесть. И предводителя их - Дудай-хан-змея копьем проткнули насквозь. А он добрейшей души человек был и старый мой хороший товарищ. Помню, сидим мы с ним вместе, так он всякий раз обязательно что-нибудь эдакое выдумает. То велит из слуг кого-нибудь живого зажарить, то кожу с кого снять прикажет, а то и еще посмешнее что. Такой был забавник! И сердце у него было доброе. Вот раз, помню, велел он детинушку одного посадить на кол. А дело было зимой. Так приказал он шубу надеть на него, шапку-ушанку да валенки потеплее. Еще, говорит, застудится! А как прикажет кого напополам распилить, так всякий раз велит фуфайку подложить под него. Чтоб, говорит, лежать ему было не жестко сердешному... - Боярин слезу смахнул. - Рыдают сейчас поганые, убитых своих считают. Они и мне заплатить обещали, чтоб я везде и во всяком месте рыдал бы над их бедами.

И залился тот боярин слезами горючими, упал на помост. И унесли его. А другой боярин говорит громко:

- А сейчас, братия, поэт Огурцов из изгнания воротившись слово сказать до вас хочет.