Анна Михалева - Сама себе враг

Алена нетерпеливо поерзала на стуле и вздохнула — вообще-то, главный не желал ее присутствия в своем кабинете во время разговора со следователем, да и в другое время скорее всего тоже не пожелал бы. Но Вадим настоял, сославшись на то, что она активно способствует расследованию убийств и что обсуждение не попадет на страницы журнала «Оберег», впрочем, как и вообще в печать. Главный согласился со скрипом, а поэтому до сего момента Алена сидела тихо как мышь, даже дышала через раз. Но прошло уже полчаса, а разговор так и не преодолел барьер режиссерского недоверия к следственному отделу.

— Ну, то цирк, — наконец изрек главный, — у нас нет ни карликов, ни тигров…

— У вас есть те же закулисные интриги, — Вадим решил дожать упрямого режиссера. — На этом этапе уже понятно, что убийца — из числа ваших подопечных. Но чтобы разобраться, зачем он убивает, мы должны общими усилиями вычислить мотивы его поступков. Например, что случилось, когда вы вместо Ганина и Клязьминой взяли на главные роли в «Гамлете» Журавлева и Лисицыну?

— Журавлев отлично сыграл бы, — в голосе главного отчетливо послышался металл. — Он был талантлив и целеустремлен. К тому же старше Ильи, пусть ненамного, но, как актер, он был более зрелым. Ганин тоже неплох. К тому же он свой… Разумеется, кое-кто начал роптать. Видите ли, вся штука в том, что я ставлю спектакль в своем театре, а поэтому из соображений, так сказать, этикета просто обязан приглашать на роли своих актеров. Я попытался взять человека со стороны, и вот что из этого вышло. Теперь я уже и не пытаюсь ангажировать на Офелию кого-нибудь из другого театра, нам и так достаточно трагедий. Лина была недурна в этой роли. А вот Мария, если быть честным, с самого начала не тянула — ну не ее это. Она не шекспировская актриса — как бы мы Шекспира ни ставили, с песнями или классически, все одно — она не для этой роли. А поэтому она и ушла так красиво — чувствовала, что не доигрывает. Рита, как ни странно, совсем другое дело. Стоило мне только увидеть ее, как я сразу понял — она сможет. И вот еще! — он улыбнулся. — Ваш, наш убийца не дурак. Он чувствует спектакль. Ему нельзя отказать в режиссерском видении. По крайней мере, с его помощью мне удалось наконец добиться замечательного актерского состава.

— То есть вы уже сознательно позволяете ему руководить собой? — Терещенко тоже улыбнулся.

— Во-первых, молодой человек, я никогда никому не позволю навязать мне то, что сам не хотел бы воплотить в жизнь. А во-вторых, главный режиссер театра — первый заложник. Это только в прессе представляют его, как Карабаса Барабаса, который манипулирует актерами, словно марионетками, — тут он бросил хмурый взгляд в сторону Алены. — Согласен, что в своей студии, в ГИТИСе, я действительно король маленького государства — я учу студентов, они меня беспрекословно слушаются. Но театр — это совсем другое дело. Тут работают люди с уже состоявшейся актерской судьбой и со всем набором тех прелестей, которые обычно сопутствуют развитому таланту: честолюбие, тщеславие, мнительность, амбициозность, снобизм, цинизм, да что там перечислять. Представьте себе королевство, где каждый подданный ставит под сомнение правильность действий короля. В театре я не король, здесь я «Титаник», лавирующий между айсбергами. Одно неосторожное движение — и, пожалуйста, получите, как говорится. Разумеется, я не стану приписывать себе всю вину за появление в нашем театре убийцы, но мое решение пригласить в постановку Журавлева сыграло здесь роковую роль. По крайней мере, мой недипломатический поступок расколол труппу, посеял смуту, а при такой обстановке, что в государстве, что в маленьком, отдельно взятом театре, всегда создается благодатная почва для тирана. Вот его-то мы и получили.

Алена, у которой к тому моменту уже голова раскалывалась от витавших по кабинету эпических сравнений с лайнерами и айсбергами, с королями и тиранами, дослушала пламенное выступление в полнейшей прострации. Она задолго до финала поняла, что ничего толкового главный не скажет, а поэтому потеряла к его излияниям всякий интерес.

— Хорошо! — Вадим хлопнул глазами, видимо, разгоняя сон. — Давайте по порядку…

«Будет ли мой поступок расценен как верх бестактности, если я встану и удалюсь? — с тоской подумала Алена. — А может, главный только вздохнет с облегчением? Но, с другой стороны, бросать Терещенко одного рядом с этим велеречивым гением — совершенно бесчеловечно!»