Гилберт Адэр - Убийство в стиле

— Рекс Хенуэй? — сказал Трабшо. — Он продюсер фильма, так?

— Господи, нет! — затрепыхалась она. — Пожалуйста, не называйте его так при нем. Он сменил мистера Фарджиона… полагаю, вы слышали о безвременной кончине мистера Фарджиона?

— А Кора? — осведомилась Эвадна Маунт. — Она уже снимается?

При упоминании имени актрисы то, что с начала и до конца было не более чем условной улыбкой, полностью исчезло с лица Летиции Морли.

— Мисс Резерфорд? Само собой разумеется, она великая артистка, но, боюсь, подобно многим и многим великим артистам, она, как бы это выразить?.. Иногда она немножко не считается со своими коллегами. Кинодело, не забывайте, требует коллективности, а некоторые наши ведущие звезды, и особенно если они женщины, к несчастью, лишены того, что можно назвать духом коллективизма. Фильмы, они же вроде поездов: должны следовать расписанию.

— Вы имеете в виду, — сказала Эвадна Маунт, — что она опаздывает?

— Если вы про нынешнее утро, то она опоздала на сорок минут. Это, право же, большая нагрузка на мистера Хенуэя, тем более, что роль мисс Резерфорд совсем не самая значимая.

Романистка засмеялась.

— Боюсь, Кора принадлежит к тем людям, которые всегда непунктуальны и тем не менее всегда имеют наготове объяснение, всякий раз новое.

— Ну, возможно, все это очень мило, но на съемочной площадке непунктуальность это смертный грех, извиняемый, и то с большой неохотой, только звездам первой величины вроде Маргарет Локвуд, знаете ли, или Линден Трэверс, тогда как Кора Резерфорд…

Она оставила свой комментарий незавершенным, и не только потому, что поймала себя на грани нарушения профессиональной этики, но еще и потому, что в эту самую секунду, щеголяя изящным и очень коротким выходным платьем, черным с лиловой отделкой, и помахивая неизбежным мундштуком, в поле их зрения наконец впорхнула сама актриса.

Эвадна и Трабшо наблюдали издали, как Кора подошла к кому-то, сидящему на складном стуле, на матерчатой спинке которого, как они теперь обнаружили, печатные буквы гласили «мистер Хенуэй». Однако видны им были только — будто у персонажа фильма в первом эпизоде, как им рассказала Кора, — его спина и маленькая щепотка профиля. Лишь когда он повернул голову вбок, чтобы выслушать, какое оправдание актриса найдет подобной задержке съемок, им было даровано обозреть в большей полноте черты его лица. Определить его возраст было нелегко: что-то между тридцатью и сорока. Лицо одновременно и напряженное, и лишенное какого-либо выражения, а глаза с пугающей стеклянистой непроницаемостью. Одет он был в невероятнейший из всех невероятных костюмов — в комбинезон фермера, но комбинезон такого безупречного покроя, что его элегантный шелковый галстук вовсе не выглядел неуместным. А на коленях у него восседала изысканно костлявая сиамская кошка, умывая мордочку нервными, дергаными движениями лапок, неумолимо приводящими на ум боксера в состоянии гроги, бесплодно взмахивающего руками.

— Рекс, милый! — вскричала актриса. — Знаю, знаю, я снова опоздала. Но, клянусь, не по своей вине. Когда я опаздываю, то всегда ради моего искусства, и, конечно же, любого артиста, особенно стремящегося к абсолютному совершенству, как можно не простить за это?

После краткого молчания, принявшись поглаживать кошку с такой энергией, что он рисковал протереть ее до дыр, Хенуэй ответил всего лишь:

— Моя дорогая Кора, от вас мне требуется не стремление к совершенству, а совершенство. Что за проблема на этот раз?

Кора бессердечно затеребила свое платьице.

— Проблема была в нем. Мне пришлось просить Ви снова обузить талию. Оно мне никак не шло, делало меня — только вообразите! — толстомясой! Толстомясая? Я? Ни в коем случае!

Она наклонилась погладить шелковистую угрюмую кошку, которая стала еще угрюмее, когда ее омовениям помешали.

— Киса, кисонька, — нервно проворковала Кора. — Кто у нас кис-кис?

Хенуэй надел маску героического терпения.

— Позвольте напомнить вам, Кора, что вы предположительно играете не следящую за собой жену, которой пренебрегают. Мы не можем допустить, чтобы вы выглядели чересчур привлекательной.

Режиссер внезапно сбросил с себя томную вялость. Сняв кошку с колен, он отцепил ее когти от комбинезона с такой же осторожностью, с какой велосипедист отцепляет петли свитера от колючей проволоки, и плюхнул ее на складной стул, стоявший рядом с его собственным с надписью на спинке «Като». Затем вскочил на ноги и хлопнул в ладоши.