Андрей Анисимов - Кто стрелял в урода?

– Сева, не шути с покойниками. Это неприлично.

– Хорошо, Арноша не ожил. Тогда почему гробовая тишина?

Зинаида Станиславовна приложила палец к губам, призывая к молчанию, и заговорила шепотом: – Лиля привела какого-то мужика, боюсь нас ждут перемены.

– Сейчас узнаем. – Милютович, поставил трость в угол, решительно направился к начальственным дверям, и смело вошел. Лиля строго остановила его на пороге:

– Подожди в приемной, Сева. Видишь, мы разговариваем.

Администратор оглядел присутствующих, кивнул Пенькову, закрыл за собой дверь с другой стороны и остался стоять.

– Что там? – В глазах бухгалтерши дрожал испуг.

– Сейчас узнаем. – Повторил Милютович и прижал ухо к двери. В приемной наступила звенящая тишина. Прошло минуты три. Выражение лица Севы постепенно менялось. Неожиданно, он отскочил от двери, и не делясь услышанным, быстро направился к выходу.

– Милютович, ты куда? – Сурово окрикнула Зинаида Станиславовна. Но администратор не ответил. Он пробежал мимо охранника, нажал на кнопку электронного замка и исчез.

– Почему он ушел? – Не поняла бухгалтерша: – И трость свою оставил…

– Откуда я знаю. – Пожал плечами экономист.

– Какая наглость! Сева раньше не хамил. – Возмутилась Зинаида Станиславовна. Через несколько минут из кабинета вышла Лиля:

– Советую завтра всем прибыть к десяти утра. Кто опоздает, пожалеет. – Загадочно предупредила она и, пофланировав мимо притихших работников, покинула офис.

– Чтобы это могло означать? – Насторожился главный экономист. Ответа он не получил и медленно удалился в глубины офиса.

– Если что-нибудь выяснится, матушка, вы меня предупредите? – Жалостливо попросила бухгалтерша.

– Да, милочка. Только не думай что я ясновидящая. Тебе сказали завтра в десять. Вот и узнаешь. Я сейчас вывешу объявление и обзвоню наших. Надо предупредить людей. Хромова, по существу, хозяйка фирмы…

С тем же испуганным выражением лица, бухгалтерша двинула к себе. Зинаида Станиславовна набрала на компьютере текст объявления, распечатала его на принтере, и выдвинула ящик стола. Она искала кнопки. Мелодичный перезвон парадного домофона отвлек женщину.

Охранник снял трубку:

– Кто?

Затем быстро открыл дверь. В офис решительным шагом вошли трое. Один задержался возле охранника, двое зашагали по коридору к приемной.

– Гражданин Пригожев еще там?

– Я не знаю никакого Пригожева. – Настороженно оглядывая незнакомых молодцов, сообщила Зинаида Станиславовна.

– А кто в кабинете?

– Наш директор и какой-то незнакомый мне господин.

– Это и есть Пригожев. – Бросил один из молодцов другому и бесцеремонно распахнул дверь кабинета.

– Что вы делаете? – Возмутилась секретарша. Но оба нахала уже вошли в кабинет. Через минуту они вышли вместе с посетителем, и все трое направились к выходу. Когда в офисе чужих не осталось, Зинаида Станиславовна заглянула к Пенькову. Исполняющий обязанности директора сидел за столом и носовым платком вытирал лоб.

– Ванечка, что все это значит?

– Это значит, матушка, что я пока остаюсь в должности. – Без всякого воодушевления ответил он.

– А кто эти люди?

– С Петровки. Как я понял, они арестовали претендента на мое место.

– Как арестовали?

– Просто. Показали ордер и увели.

Зинаида Станиславовна некоторое время раздумывала, затем подошла к столу:

– Завтра в десять собрания не будет?

– А зачем?

– Как зачем, Ванечка? Я уже написала объявление.

– Так выброси, матушка, его в корзину. – Посоветовал Пеньков? и Зинаида Станиславовна не без удовольствия его советом воспользовалась.

Лаврентия Кунтария начальник отдела решил допросить сам. Маленький страдалец в кожаной куртке больше не выл. Он послушно уселся перед подполковником. Выражение лица задержанного напомнило человека проглотившего дольку лимона.

Он не отрицал своей помощи брату в сборе сведений о клиентах шантажиста. Деятельность Беньковского он считал нормальным бизнесом, а себя его помощником и телохранителем:

– Брат мне платил, я работал…

Ерожин решил для себя прояснить родовое древо семьи убиенного:

– Вы братья по матери?

– По матери. – Сонно сощурив глаза, кивнул Лаврентий: – Мама сначала дала поляку, а потом грузину.

– Как вас не стыдно так говорить о маме.

– Чего стыдного? Это, правда. Я младший брат.

Ерожин сделал вывод, что у Кунтария свои понятия о том, что стыдно, а что нет и продолжил допрос: