Владимир Романовский - Инсула

– Простите, господин … э … Рылеев? Простите, Рылеев. У нас такой не числится.

– Как это – не числится? Он … служит в этой … церковь … возле Малой Морской … на Сенной…

Последовала пауза. Рылеев подумал – не отключилась ли связь? Связь не отключилась.

– Алё.

– Спас-на-Сенной?

– Да.

– Уважаемый, Спас-на-Сенной не восстановлен. Есть проект, но работы не ведутся пока что.

– Что значит – не восстановлен? А что с ним стряслось?

– Взорвали его. Лет пятьдесят назад, может больше. При Советах.

– Ничего не понимаю.

– Как, вы говорите, зовут вашего протоиерея?

– Михаил Шевченко.

– Подождите минуту, пожалуйста.

Рылеев продолжал шагать, прихрамывая, держа телефон возле уха. Вскоре секретарь снова объявился на связи.

– Господин Рылеев?

– Да.

– Василий Рылеев?

– Да.

– Тот самый?…

– Пусть так. Мне нужно поговорить с Михаилом Шев…

– Михаил Шевченко не числится у нас уже лет двадцать.

– Не понял. Не числится? Как это?

– Говорят – постригся в монахи. Но это слухи. Хотите, я вас еще с кем-нибудь соединю? Есть один новенький, страшно тупой, но душа хорошая очень, безгранично добрый паренек.

– Спасибо, не нужно. До свидания.

Рылеев выключил связь. Дождь снова усилился.

Церковь стояла целехонькая. Стандартное позднее русское барокко, похоже на Растрелли, возможно Растрелли и есть. Какой еще Квасов, Квасов на Украине строил в основном. Никто ее не взрывал, что за мистификации на гладкой местности! Какие-то полулегендарные старинные «фурцерованные хрущики», не дать не взять, замороченные чайной отвагой диссиденты, не ходи ко мне Никита!

Рылеев подошел ко входу, положил руку на массивную ручку двери. Заперто. Он огляделся и слегка испугался. Он и раньше был напуган, но смелость есть преодоленный страх. А тут подступило. Застучал в дверь кулаком и закричал:

– Открывайте! Дом Божий должен быть открыт всем страждущим, круглые сутки! Откройте! Во имя человеколюбия!

Позади него кто-то сказал, и голос показался Рылееву очень знакомым:

– Не строй из себя дурака, никто не поверит.

Рылеев обернулся. Пробрало.

Альтер Эго сидел на нижней ступеньке, в одежде священника, и смотрел на Рылеева через плечо.

Дождь как-то незаметно стих и прекратился, взял передышку.

– Иди сюда и садись рядом, – сказал Альтер Эго. – Сигареты есть?

Рылеев спустился и сел. Попытался сунуть руку в карман и сморщился от боли.

– Давай помогу, – сказало Альтер Эго. – А то трудно – с одной-то целой рукой.

По внешнему виду он был точной копией Рылеева – хотя бы потому, что отличался от представлений Рылеева о себе в худшую сторону. Менее стройный, чем хотелось бы, морщин больше, волос меньше, манера говорить, чуть прищурив один глаз – Рылеев сразу пообещал себе этого больше не делать, если останется в живых.

Альтер Эго вынул у Рылеева из кармана пачку и зажигалку. Разживился сигаретой и предложил Рылееву. Дал Рылееву прикурить, закурил сам. Положил пачку и зажигалку обратно в карман Рылееву. И сказал:

– Предупреждая все твои глупые и скучные вопросы: Я та часть тебя, от которой ты планомерно отказываешься. Которую игнорируешь. Которая не имеет права голоса в твоих абсурдных, не побоюсь этого слова, деяниях.

– Мой ангел-хранитель?

– Не валяй дурака, просил ведь. Другое «я». Альтер Эго. Твоя совесть, твой духовный аспект. Часть, у которой прямая связь с Провидением.

– Да я понял, понял. … А дверь почему заперта?

– Поздно. Не все церкви могут себе позволить платить ночному сторожу. Тем более церковные здания, которых на самом деле нет.

Рылеев оглянулся на церковь. Подумал. И сказал:

– Священник говорит, что я знаю, что делать. А теперь оказывается, что его тоже нет. Церкви нет, священника нет.

– Людей вокруг.

– Да, и людей вокруг тоже нет. А ведь не очень поздно еще. И дождь перестал.

– Игнорировать меня ты волен, Рылеев, но я ведь все равно за собой таскаюсь. И все знаю. Не нужно кривить душой, это в данном случае ужасно глупо.

Он вынул из кармана фляжку и протянул Рылееву.

– Выпьешь?

– Выпью.

Он взял фляжку и сделал глоток. И удивился.

– На небесах предпочитают коньяк?

– Ты да я, Рылеев – вечные эпикурейы в чистом виде. Ну так скажи мне, и себе тоже – вот, мужик бежит, хромая, по улице, погода не слишком ласковая, бежит и стучит кулаком в серьезную такую, тяжелую дверь, рискуя вывернуть себе кисть – наверняка у него что-то на душе накопилось, хочется снять тяжесть, или попросить Бога о помощи. В чем дело, Рылеев? Что тебя гложет? Разъясни мне, а заодно и себе. Признайся. Отведи душеньку – легче станет, честное слово. Оно может и боязно поначалу, но сколько ж можно тянуть, а, Рылеев? Колись давай.