Сейчас у него в семье горе, но иногда собственные проблемы делают людей более восприимчивыми к чужим несчастьям.
Рискну.
Я взяла трубку, чтобы набрать номер Леонида и договориться о встрече, но не успела сделать этого, поскольку загорелся экран и раздался звонок.
Высветился номер долгожданного Жени, и я поспешно и даже с радостью нажала зеленую кнопку.
– Таня?
– Да, Женечка, рада слышать тебя. Куда пропал?
– Я никуда не пропадал, я целыми днями занят исполнением твоих поручений.
– Ну, не преувеличивай. Не такие уж эти поручения… сложные.
– Ну, это как сказать. На меня тут некоторые уже косо посматривать начали. Скажут, какой-то шпион у нас завелся.
– Женя, не говори ерунды. Я просила только узнать…
– Ну да. Только узнать, кто приходил, кто уходил, что кому говорил и не слишком ли громко дышал.
– Женя…
– Ну ладно, ладно. Можешь не волноваться, я все выяснил. И кто приходил, и кто как дышал. Только, боюсь, разочарую тебя.
– Правда?
– Правда.
– Ну, валяй. Лучше горькая правда, чем сладкая ложь.
– Это точно. Так вот, в течение двух недель, начиная от момента нашей с тобой встречи и раньше, посторонних, кроме тебя, не было!
Сказав это, бедный Женя даже выдохнул с шумом, настолько приятно было ему освободиться от тяжкой обязанности подозревать в чем-то своих товарищей.
– Так что с легионеллами, похоже, вышло все так, как я тебе говорил. Кто-то работал с ними, да и позабыл убрать образец на место. А поскольку этот вид задействуется у нас редко, произойти все это могло сто лет назад. Не важно, что Вадик недавно обнаружил. Так что… извини.
– Ясно… значит, посторонних, говоришь, не было…
– Не было. Хочешь верь, хочешь нет, я даже у охраны журнал смотрел. Тут у нас есть один парень… ничего такой… можно с ним договориться. Так вот я его попросил, сказал, что очень надо, вопрос жизни и смерти…
– Женя, ты просто сам себя превзошел!
– Ну да. Для тебя старался…
«…чтоб отвязалась», – закончила я за Женю недоговоренную мысль
– Так вот, он разрешил записи почитать. Я просмотрел за последние недели три. Никого! Только свои по работе. К Толику еще как-то заходил друг, это я и без журнала знаю, да он и не посторонний у нас. Его даже охрана не записывает. Они с Толиком на рыбалку вместе ездят, и живет он здесь где-то… не очень далеко. Часто бывает.
– Понятно. А друга, если не секрет, как звать-величать?
– Леонид.
Женя говорил еще что-то, потом попрощался и повесил трубку, а я все смотрела в пустоту, не в силах поверить, что неуловимая нить, всякий раз ускользавшая из рук, наконец-то поймана и это бесконечное расследование, измучившее меня бесчисленными неопределенностями, завершено.
Уже не опасаясь, что наплыв неотступных размышлений и дум помешает мне следить за дорогой, я включила зажигание и спокойно поехала домой, понимая, что вся необходимая информация уже мною получена и осталось только построить ее в систему.
Поднявшись к себе в квартиру, я наконец-то заварила долгожданный кофе, поудобнее устроилась на диване и стала размышлять и сопоставлять, постепенно выкладывая из перемешанных и разрозненных пазлов стройную и гармоничную фигуру произошедшего.
Теперь воистину пришло время собирать камни. Все незначительные мелочи, все оговорки и недомолвки, казавшиеся только ненужным информационным мусором в ходе расследования этого одного из самых необычных моих дел, сейчас, когда все уже было ясно, занимали свое место в общей картине, делая ее целостной и завершенной.
О мудрейший из мудрых, непревзойденный в своей проницательности женский инстинкт! Была бы я поэтом, сочинила бы воспевающий тебя стихотворный гимн.
Как догадалась Тамара? Что толкало ее при очевидно-естественном диагнозе настоять на версии убийства?
Неприязнь к Мазурицкому?
Не знаю. Может быть, и так. А может быть, это он, древний инстинкт, будоражил и не давал покоя, вопреки всем очевидностям призывая к борьбе. Борьбе за свое право знать правду.
Движимая, наверное, тем же инстинктом, я взяла листок с переписанными мною еще в самый первый день телефонными звонками Всеславина и, сопоставив с продиктованным Тамарой номером Леонида, обнаружила, что звонок с этого номера имел место. Ровно за три дня до смерти. Как раз тогда, когда посетила Владислава Викентьевича неожиданная «легкая простуда».
Я вспомнила красочно описанное Тамарой место обитания друга семьи. На Лесной, на самой окраине. Как раз в тех местах, где располагается лаборатория. Еще тогда, в разговоре, у меня мелькнула мимолетная мысль, но, занятая другими версиями, я не придала ей значения. А теперь это так ясно и очевидно.
Читать дальше