Марина Серова: Рецепт предательства

– Нет никаких гарантий… – не сдавался Сеня.

– А мое слово? Слово честнейшего в этом городе частного детектива, всю волю и энергию положившего на то, чтобы торжествовала истина.

В ответ Сеня только саркастически улыбнулся.

– Понятно. Сейчас вы не готовы к сотрудничеству. Что ж, возможно, через несколько дней ваше настроение изменится. Желаю приятно их провести. Вода в кране, разносолов, уж извини, для тебя у меня здесь не припасено. Телефон и прочее сам отдашь или применить силовое воздействие?

Я начала подниматься с кресла, и, похоже, Сеня понял, что я не шучу.

Несколько секунд он напряженно соображал, ничего мне не отвечая, потом спросил:

– Зачем это тебе?

– Тебя не касается.

– Сотри файл.

Я немного подумала и… согласилась. Да, согласилась. А что такого? Не держать же мне, в самом деле, здесь этого ублюдка до скончания века. Сама я ничего не теряла, ведь видео в любой момент можно было снова перекачать из памяти горошины, а Мазурицкий и компания ничего не получали.

В отличие от предыдущего варианта, когда Сеня требовал отдать запись ему, этот меня вполне устраивал, и я решила сэкономить время.

Добравшись в меню до строчки со словом «Удалить», я подошла к Сене и сказала:

– Вот. Можешь сам нажать. Но сначала – информация. Кто взял Дюрера?

– Всеславин.

– Это изначально было распределено?

– Нет. Рисунок шел в нагрузку, его не заказывали, и они с Вовой долго рядились, кому что достанется. Всеславин вел себя вообще странно. Сначала сразу закричал: «Дюрера мне!» – потом отказался… Затем опять вроде захотел. Ну, в итоге ему и досталось. Все?

– Все.

Я поднесла планшет под руку Сени, и он с размаху ткнул пальцем в кнопку на экране.

– Приятно было познакомиться, – проговорила я, провожая гостя до входной двери.

Могла бы и промолчать.

Сеня остановился и, слегка повернувшись, недобро глянул из-за плеча, как сглазил.

– Ну и хитрая ты… Лиса.

С тех пор я больше не встречала этого человека, но до сих пор благодарна за то, что прощание наше обошлось без мата. Вот что значит быть причастным к вечным ценностям.

Сеня ушел, а я осталась размышлять над услышанным.

В этой квартире у меня не было под руками кофейных зерен, а сделать глоточек-другой бодрящего напитка не помешало бы. Но я дорожила временем. Все существо мое кричало, что разгадка где-то здесь, уже совсем близко, и мне не терпелось поскорее добраться до нее.

Итак, Дюрера все-таки забрал Всеславин.

Для чего? Чтобы копию втюрить лучшему другу, а подлинник оставить себе? Или наоборот? Кто знает, может быть, к тому времени, когда настало время благодарить, на Дюрера уже нарисовался покупатель, и ушлый Владислав Викентьевич, не желая сплоховать ни там ни там, захотел и сделку заключить, и друга отблагодарить. И все это с помощью одного и того же рисунка.

Конечно, тот факт, что Леонид принес на продажу копию, склоняет нас к первой версии. Но и вторая тоже может иметь место. События отстоят друг от друга по времени, и кто знает, что там могло произойти в промежутках. Может, как раз в том, что Всеславин продал кому-то поддельного Дюрера, а потом картина каким-то образом оказалась у Леонида, – может, как раз в этом и кроется основной мотив?

Впрочем, мотив в этом деле можно обнаружить, кажется, под каждым листом. Вся новая информация, любые дополнительные сведения, которые удается мне получить, обязательно выводят на какой-нибудь новый мотив. Вот что значит изначально не определиться. Невнятные претензии, которые мог иметь к Всеславину Мазурицкий, изложенные Тамарой в нашей первой беседе, больше походили на выражение личной неприязни, чем на реальные обоснования мотива для преступления. И ненапрасно, ох, ненапрасно так долго не воспринимала я их всерьез. Даже если преступник в этом деле действительно Мазурицкий, боюсь, реальный мотив его будет очень отличаться от того, что наговорила Тамара.

Впрочем, я снова отвлекаюсь. Сейчас необходимо выяснить, каковы были намерения Всеславина, взявшегося собирать коллекцию одинаковых рисунков. И выяснить это не так уж сложно.

Если верно предположение о том, что Всеславин сознательно и цинично отблагодарил за жизнь сына подделкой и только с этой целью взял рисунок при дележе украденного из музея, значит, подлинник ему самому был дорог и, соответственно, до сих пор находится у него. Тамаре, как женщине и матери, он мог не сказать об этом, и, судя по искренности ее тона, она совершенно уверена, что у Леонида – подлинник.