…Торопясь сами и меня подхлестывая, вприпрыжку помчались дни, недели, месяцы. Время от времени от дяди Коли приходили письма, где он передавал всем приветы и рассказывал о своей жизни. Я отвечал ему в том же духе. Поговорил я и с сестрой, по телефону.
— Я тебя понимаю, — невесело говорила она в трубку, — но жизнь сейчас такая, Валер. Мы хлебнули, помнишь, пусть хоть наши дети порадуются.
Голос ее звучал отчетливо, будто между нами и не шесть тысяч километров с хвостиком. Раньше этому факту я не придавал значения, теперь только дошло, как далеки мы друг от друга.
— Ты тоже хочешь радоваться жизни? — поймал я за рукав сына. С футбольным мячом в руках он уже собирался на улицу. — Ну, готовься, поедем в отпуск… на Волгу, к дяде.
— Сейчас? — Сын отбросил мяч и уже порывался вытащить чемодан.
— Да не сегодня, Вань. Недельки через две — иди гуляй.
Говорил с ним, а сам поглядывал на жену. У нее были свои планы на отпуск, и Павлово в эти планы не входило. "Сложно добираться, незнакомые люди, там плохо со снабжением… чем детей кормить будем?"
— А где сейчас хорошо, Люд. И в Молдавии за мясом в очереди постоять надо, а в Крыму что — забыла? И потом — я же обещал приехать.
— А я хочу отдохнуть. Там хоть мама поможет — устала я.
Дело дошло до слез, и мы полетели в Молдавию. Съездили и на Черное море, и у друзей в Киеве погостили — северный отпуск большой. Загорали, купались, наедались впрок витаминов, в дождливые дни отсыпались.
И однажды мне приснилось, будто со сцены громадного концертного зала голосом давнего моего попутчика и на его языке пел дядя Коля. И как тогда горькое и одновременно сладкое чувство подкатило к сердцу и, наверное, я всхлипнул во сне, потому что жена разбудила меня и велела перевернуться на другой бок… Сон переменится.
А дома, перебирая накопившуюся за отпуск корреспонденцию, я увидел письмо из Павлова.
Уже адрес, написанный не угловатым стариковским, а незнакомым округлым почерком, заставил насторожиться: "У нас горе, Валерий Михайлович, 22 августа умер папа. Вечером копался в огороде, потом сел на скамеечку. Мы думали, уснул. Мама пошла звать на ужин, а он уже мертвый… А он до последнего все ждал вас в гости… Вот Валера приедет, посмотрю, какие там у меня внуки на Севере есть… Две комнаты наверху для вас велел убрать и никому не разрешал заходить…"
Я не суеверен, но сразу же вспомнил сон и понял, что то была последняя весть от дяди Коли.
Он со мной, значит, попрощался.
Перечитала письмо и жена, виновато помолчала, вздохнула:
— Ну что же теперь делать, Валер…
— Как что, — хрипло выдавил я, — продолжать радоваться жизни.
Примерно в тринадцать тридцать по местному времени старпом китобойца "Звездный" Иван Иванович возвращался с берега. Был он слегка подшофе — кореша встретил, когда-то вместе в Новую Зеландию ходили, но подшофе так, самую малость. Ни со стороны, ни вблизи ни за что об этом не догадаться… Несмотря на молодые еще годы, ходил старпом так, будто каждой ногой печати ставил, говорил редко и медленно, а действовал хотя и быстро, но опять-таки после некоторого раздумья.
За это да еще за феноменальную силу его Иван Иванычем и звали. В прошедшее воскресенье китобои с торгашами в волейбол схлестнулись, на пять ящиков пива. Играли торгаши лучше, да это и понятно — на их сухогрузе свой спортзал имелся, хоть весь рейс тренируйся. Но пива китобои хотели больше, и потому игра шла на равных. Особенно когда на первую линию, к сетке, выходили старпом и радист и маркони выбрасывал старпому короткий, точный и такой низкий пас, что чужая защита и глазом моргнуть не успевала, как мяч гвоздем втыкался у ее ног.
Рядом с площадкой блестели рельсы заводской узкоколейки, и договаривались в ту сторону не бить, но в горячке игры договор попрали, и был момент когда, поднимая "мертвый" мяч, Иван Иваныч с криком "Советский штурман рельсов не боится" на рельсы эти грудью и бросился.
Мяч отбили, партию выиграли, и только тогда старпом нашим просьбам внял и задрал тельник. И мы ничего не увидели… так, розовая полоса поперек бочкообразной груди.
— Н-да, — оценили соперники и пять ящиков выставили беспрекословно, а сначала, наверное, зажать хотели. Но и китобои в грязь лицом не ударили, торгашей на борт пригласили да еще и брикет вяленой корюшки выставили к пиву.
Протопал-пропечатал Иван Иваныч проходную порта, а тут в аккурат у третьего причала толпа рыбаков и мяуканье кошачье слышится. Отчаянное, как SOS.
Читать дальше