Валерий Фатеев - Город в законе - Магадан, триллер

Я не написал фельетон. Во-первых, многое мне понравилось. Во-вторых, Иван Иванович действительно был врачом, работал в больничке в Оротукане хирургом. А после того, как больничку закрыли, перебрался в Магадан. Работы ему здесь не нашлось, да и те, кто работал, зарплаты не получали. Тогда-то он обратился к своим студенческим еще идеям и решился на такую вот авантюру…

— Почему это авантюру? — обиделся даже он. — Многим очень даже помогает.

Я уже и забыл об этом целителе, когда однажды, войдя к знакомому чиновнику в кабинет, едва не споткнулся об него.

— Обожди, — крикнул мне чиновник, описывая очередной виток вокруг письменного стола.

На четвереньках, конечно.

— Помогает? — озадаченно спросил я, когда запыхавшийся чиновник полуулегся в кресло.

— Еще как! То по утрам еле разгибался, а сейчас встаю и ничего. Чего… чего ты ржешь?

— Ничего… я просто себе представил. Громадная страна, улицы, магазины, очереди, совещания, приемы, встречи и на четвереньках к микрофону подползает наш президент. Или эта американка Олбрайт — ха-ха…

Мы уже заливались вместе.

— Президент, ха-ха, ему-то это привычней, а вот той…

Не знаю, скольких магаданцев вылечили идеи Ивана Ивановича, но если кто-то над ними улыбнулся, это уже плюс.

Вспомнил я об Иван Ивановиче, когда в телевизионных новостях вдруг промелькнуло, что в одной из европейских стран создан институт болезней позвоночника. И одним из самых перспективных его направлений указывалось "снижение нагрузки путем изменения традиционных положений". Читай, та же ходьба на четвереньках.

Вот такая каша варилась в то время в Магадане. Общее впечатление было такое, что все мы немного сдвинулись по фазе. Картину дополняли и взаправдашние психические больные, от которых по причине бескормицы старались избавляться лечебницы, и новый контингент свихнувшихся в результате реформ.

Тем паче, что в этой сфере наша медицина, напуганная воплями заинтересованных лиц о нарушениях прав человека, из одной крайности бросилась в другую, уже и явно больного боялась признать таковым. И они, психи, расползлись по учреждениям, партиям, движениям. Бросались с четырнадцатого этажа Дома Советов, взрывались на площади и призывали к народной войне против полтергейста в лице нового губернатора Сидора Букетова. Или еврейско-масон- ского засилья в администрации роддома.

Досталось и мне. Как-то после обеденного перерыва Мигунова по селектору попросила меня принять автора. Вообще-то авторы — дело редактора, я старался эту традицию не нарушать, тем более что и редакторы к таким нарушениям относились болезненно, видя в них посягательство на их исключительность, но коли сама просит…

— Я вам принесла романы, — прямо с порога возбужденно начала средних лет неброско одетая посетительница, а мне…

Я усадил ее за стол. Попросил секретаршу принести чай. Не каждый день в местное издательство приносят… романы.

— Ну показывайте.

Она вытащила из дамской сумочки тетрадный листок и начала читать заголовки, как я понял.

— Ночь над Магаданом. Рассвет над Магаданом. Обед над Магаданом. Отбой над Магаданом.

— А… рукописи?

— А это что! — агрессивно кинулась в атаку писательница — с двадцать третьего километра, как до меня дошло. К несчастью, в этот момент вошла Тамара с чайным подносом. Ради такого случая она надела белый передник и видимо он ввел в заблуждение мою гостью…

— А-а, сразу за уколы! — взвыла она и одним ударом вышибла поднос из рук секретарши. Тут же вскочила и. выбежала в коридор, расточая на бегу проклятия всем и вся.

Но были случаи и другого рода. Помню, как долго ожидал меня в приемной молодой еще, худощавый парень в телогрейке.

— Бич, — шепнула мне секретарша, — я ему сказала, что вы сегодня заняты.

Я и впрямь был занят, надо бежать в типографию, затем встреча с банкиром, затем…

Словом, я решительно вышел в приемную и сказал, что ухожу и вряд ли сегодня появлюсь.

Парень поднялся и его синие глаза, особенно яркие на потемневшем от ветра и морозов лице, пронзительно полоснули меня.

— Я все-таки подожду.

Но в этот день я действительно в кабинете так и не появился.

— Вот он оставил, — на другой день Тамара протянула мне бумажную папку. — Просил вам лично.

Я развязал тесемки. На серой оберточной бумаге крупным почерком в подбор были написаны стихи. Стихи ли?

"…Сегодня самый ясный день и настроение не хуже, и меньше пакостных людей, встречаются так кое-где, но я размяк и безоружен, весь нараспашку, и снаружи сиянье благостных идей… Сейчас я ими осчастливлю, себя и всех подобно ливню, что без разбора льет везде — всю ночь, все утро и весь день.