Анна Оранская - Сладкая жизнь

Тут, сейчас, все было по-другому. Тут смерть была рядом — он, не раз видевший Генку на разборках в очень стремных ситуациях, всякий раз поражался, как спокойный секунду назад Кореец, абсолютно, кажется, невозмутимый, вдруг может взорваться и уронить несколько человек, тратя на каждого максимум два удара, или выхватить ствол и шмальнуть, если понадобится. И те, кто был против Корейца, этому тоже поражались — тому, что секунду назад они чувствовали себя правыми и даже победителями, и вдруг смерть оказывалась рядом, помечая их. Так, как она оказалась сейчас за его собственной спиной.

Он вдруг понял, что к этому не готов. Не готов умирать здесь и сейчас от выстрела Корейца — ладно если бы это был Труба и его люди, но Генка!

— Генах, ты че — ты меня понял не так…

— Ну?! — В голосе Корейца звучало деланное изумление.

— Ну! — бросил злобно. — Ты че думаешь — я тебя могу сдать? Я — тебя?

И внутри стало еще поганее, когда Кореец пожал плечами.

— Пустой базар — можешь, не можешь. Думал ведь. Ну колись — думал? Ты ж как услышал про пятьдесят лимонов, прям как Хохол стал. Тому бабки спокойно жить не давали, хотя небедный был, а из-за бабок был на все готов — самого близкого валить, жену его заодно. А я смотрю — чего от него есть в тебе, не зря вы вместе работали…

С самого начала все не так пошло. Думал, приедет, не показывая виду, узнает у Наташки про Генкино самочувствие, кофе выпьет, с пацанами перетрет — а потом уже зайдет к Корейцу. Сядет напротив, закурит, глядя ему в глаза, а потом спросит: «Да, Генах, все забываю — вы с Яшкой как полтинник баксов раздергали-то?» И если непробиваемый Кореец дернется как-то или что-то появится на лице — тогда он убедится в том, что Генка и вправду его кинул. И больше ничего не спросит — и упрекать не будет. Скажет только: «Улетай завтра, братан». И при нем по телефону закажет билет на завтра в Штаты — намеренно не глядя на Корейца. И только в дверях уже остановится, обернется, посмотрит грустно так, со значением и уйдет. И сверху уже, от себя, наберет Трубе.

И поначалу все и шло так, как задумал. Только, когда задал вопрос, Кореец вообще никак не отреагировал — словно он ему сказал, что на улице холодно или что-то в этом роде. Просто посмотрел на него спокойно и равнодушно вмиг опустевшими глазами.

— Это тебе кореш твой новый напел, который Труба? — спросил безразлично.

Он онемел просто — оттого что Генка с первой попытки угадал. И сорвался — от обиды. И выложил все — и про статью, и про встречу с Трубой, и напомнил, как Кореец, будучи в Москве прошлым летом, отправил его за границу, чтобы самому тут все провернуть. Много чего говорил, пока не услышал:

— Ты базар-то фильтруй…

И тогда и понял, что Кореец готов ко всему. Он знал, что Генка со стволом не расстается — когда лежит, под подушкой его держит, когда встает, чтобы в кресло пересесть, тоже с собой тащит. Чтобы всегда наготове быть, если кто ворвется каким-то образом в дом. И что сейчас выстрелит, если решит, что так надо, — и он, Андрей, даже дернуться не успеет. Это жутко обидно было — признавать, что, даже полезь он за стволом первым, Кореец, хоть и раненый, свою волыну выхватит раньше. И еще обидно было, что если он в Корейца стрелять был не готов, то тот в него — без раздумий. И потому, даже выслушав оскорбительную фразу про сходство с Хохлом, подавил эмоции, повторив недавно сказанные Генкой слова:

— Ты базар-то фильтруй…

Напряжение висело в воздухе — его не видно было, и по Корейцу нельзя было сказать, что что-то не так, но сам он остро это чувствовал. Жарко вдруг стало в пиджаке, душно, и он потянул вниз узел галстука и, встав и намеренно повернувшись к Генке спиной, снял пиджак.

— Ну так че? — переспросил Кореец, и он пожал плечами устало.

— Да ничего. Ты мне лучше скажи, что х…йня это, про пятьдесят лимонов. Мне по херу, чего там газеты пишут, — ты мне скажи как есть. И дело не в бабках. А в том, что ты мне не сказал ничего — сам все сделал. А мне ни слова…

— Нормальный ты пацан, Андрюха, а как ребенок. — Голос Генки стал менее обезличенным, хотя по нему понятно было, что он и не думал расслабляться. — Если бы тебя тогда не отослал, если бы ты со мной все делал, не было бы тебя уже — сечешь? Первым бы вальнули — перед Яшкой. Я ладно, я уже там жил — приехал и уехал. А если бы ты тут по бабкам поднялся вдруг — дурак бы понял. А за полтинник этот — скажу. Мы фильм сняли на этот полтинник — как Вадюха и хотел.

— Но ты ж Вадюхины деньги в Штатах нашел — ты ж мне сам говорил, что нашел. Их что — мало было, что ли? — бросил резко, злясь на себя за то, что вроде он прав, а Кореец повернул все так, что именно он, Андрей, виноват. Виноват в том, что мог подумать такое на самого близкого — в то время как этот самый близкий не отрицает, что вместе с Яшкой заработал пятьдесят лимонов баксов, а теперь Андрей может получить пулю просто за то, что рядом с Корейцем, хотя в доле не стоял.