Анна Оранская - Сладкая жизнь

Кореец сидел напротив, глядя сквозь него черными раскосыми глазами — такими равнодушными, словно ему до фонаря было то, о чем говорит Андрей. Потом встал, пошел к окну — высокий, мощный, во всем черном, от Версаче, естественно, ничего другого не признавал. Постоял задумчиво, глядя в окно, повернулся наконец обратно к Андрею.

— Ну так че решил, Андрюха? Обложили тебя в натуре — Труба, мусора, и Каратист теперь куски от тебя отгрызает, как от покойника. Ладно, перетру с ним, за банк не бойся. А сам выводы делай — короче, бери билет, в натуре говорю…

— Так че вывод, я сделал уже, — произнес настороженно, радуясь спокойной Генкиной реакции, но не зная, спокоен ли тот на самом деле. — Я б смотал, Генах, только не люблю я твои уговоры. В позапрошлом году меня отослал, а сам полтинник лимонов срубил без меня. И сейчас отсылаешь — точно хлопнуть решил, мое место на Ваганьково занять. Но тут уж, братан, извини — оно мне самому нравится…

И сказал себе, что красавец, увидев ухмылку на лице Корейца…

«…потому что такой женщине, как ты, хочется дать как можно больше…»

Она покачала головой, вспоминая его слова. Он бы дал — позволь она, он бы многое ей дал. Но вот ему хочется ей что-то дать, а собственному мужу…

— Мать, ну ты в самом деле сама не понимаешь, что говоришь! Ну какую иномарку — да и кому она нужна, иномарка? Ты ж в машинах не понимаешь — лучше «шестерки» быть ничего не может. Вот «шестерку» и возьмем…

Он все рассуждал по поводу того, что она не права, что не понимает, откуда у нее такие мысли, — а она сидела, не слушая его, думая о том, что ведь она и не просит ни о чем. Она сама предлагает дать ему денег, заработанных на этой фирме и на учениках. И вот такая реакция.

Она, честно говоря, испугалась, когда он начал этот разговор. Потому что ни с того ни с сего вдруг, без повода зашел к ней и серьезно так: «Слушай, мать, надо поговорить». И она испугалась. Решив, что он знает — как-то откуда-то знает — и… Нет, она, конечно, догадывалась, что он не может знать обо всем, — даже как-то сказала себе со смехом, что так научилась врать, словно много лет изменяет мужу. По крайней мере матери после старого Нового года такую историю рассказала о том, как отмечала с Ольгой, что сама поверила, что именно так все и было.

И скажи ей вдруг Сергей, что какой-то его знакомый, знающий ее в лицо, видел ее в ресторане, или в клубе, или в казино, у нее был готов ответ, давно готов. Но он ничего не говорил — и столько времени уже прошло, восьмое февраля уже было сегодня, значит, почти месяц. И вдруг — надо поговорить. И очень серьезно это сказал. И с учетом того, что он давно с ней вообще ни о чем не разговаривал серьезно — если и говорил, то о своих делах, — было чего испугаться. А тут…

— Слушай, мать, надо бы нам машину новую. Нашей-то уже семь лет, что ни день, то чего-нибудь из строя выходит. А тут мужик у меня на работе сам предложил купить, три тысячи дает — ну я и подумал. Может, займем у кого, а там откладывать буду со своей зарплаты, и ученики у тебя. Потянем, как думаешь?

— Конечно, потянем. — Она так обрадовалась, что речь не о том, о чем она думала, что даже ответила не сразу. Вдруг вспомнив заодно, что не говорила ему, что проводит занятия на фирме — сто долларов за занятие, три раза в неделю, она уже за неполный месяц умудрилась семьсот долларов отложить, да еще двести потратить на платье, белье и чулки. И за два месяца, что предстояло еще с ними заниматься — до середины апреля, такой был договор, — еще почти три тысячи выходило. И с учеников восемьсот в месяц, а на еду ее зарплаты должно хватить. Сергеевой зарплаты она не видела никогда — он ее на машину тратил и вечно ерунды какой-то накупал, видеокассет, для компьютера чего-то, для дачи. Она даже сказала как-то в шутку, что такое ощущение, будто ему деньги карман жгут — вот и покупает все подряд. Так он обиделся — хотя правда ведь.

— Конечно, потянем, — повторила обрадованно, в самом деле радуясь тому, что они сменят наконец эту развалюху. Она тут как-то задумалась, что даже садиться в нее неохота — после того как поездила немного на совсем другой машине. — Только знаешь, давай иномарку купим. Ну не новую, конечно, подержанную — мне говорили, что тысяч за шесть можно нормальную иномарку купить, и она даже старая будет лучше новых «Жигулей». Три тысячи за нашу получаешь — три с меня…

Вот тут и началось. Про преимущества «Жигулей», про то, что она ничего не понимает в машинах — а он не понимает, откуда у нее такие мысли. И обидно стало — и она не сразу догадалась, что обидно ей потому, что она заглянула уже в ту, другую жизнь, в «Дольче вита». И догадалась, когда вспомнила его слова — насчет того, что для такой женщины, как она…