Марина Зосимкина - Ты проснешься

— Идем сегодня, Лера, — сказала она твердо. — Именно сегодня и ни днем позже. И снова набрала Катин мобильный номер. Ей нужно еще раз поговорить с загадочным Демидовым, чтобы узнать поточнее, в какой палате и на каком этаже лежит Катерина, и некоторые подробности о расположении коридоров, туалетов и постов тоже были необходимы.

И она, конечно, все это узнала, а также то, что положили Катю в платное отделение в одноместную, естественно, палату. И что до сих пор Катерина не пришла в себя. Хотя врачи пока не видят в этом ничего угрожающего.

Еще она почувствовала, что этот Демидов переживает случившееся по-настоящему тяжело, и что ему за Катю страшно. Надежда Михайловна вообще была дамой с сильно развитой интуицией. И это мужское переживание, вкупе с одноместной палатой, которую оплатил, конечно же, он, и то, что он полночи болтался маятником под дверью, мешаясь персоналу и путаясь у всех под ногами, пока его вежливо, но твердо не попросили ехать домой, вызвало у Киреевой приступ едкой женской зависти.

Демидов сказал, что сам будет там после пяти, ну а Надежда Михайловна решилась ехать сразу, предварительно перелив из бутылочки в небольшой пузырек немного добытой святой водички, чтобы вместе с «Живыми помощами» их было легче протащить в кармане докторского халата.

Она проверила, на месте ли пузырек и не пролилась ли водичка. Все в порядке.

Сапоги она переобула еще внизу, в раздевалке и сдала их на хранение вместе с шубой. Охраннику она сказала, что ненавидит бахилы. «Молодой человек, посмотрите на меня, — требовательно произнесла она. — Посмотрели? И что, по-вашему, я буду надевать эти ваши чехлы?» Молодой человек в серой униформе стесненно посмотрел и согласился, что бахилы Надежде Михайловне одевать совершенно нельзя и пропустил ее дальше по коридору, якобы для беседы с лечащим врачом двоюродной бабушки.

Халат, шапочка и фонендоскоп в это время лежали в сумке, а потом сумка, опустевшая в процессе переодевания в туалетной кабинке, сделалась плоской и похожей на папку для бумаг, ее Надежда Михайловна положила на сгиб локтя. Киреева собой осталась очень довольна, трансформация прошла успешно. Теперь можно смело двигать на этаж интенсивной терапии.

Полы халата развевались, фонендоскоп блестел, звонко цокали шпильки по чисто вымытой плитке пола. Сестра из-за высокой стойки поста посмотрела на нее и поздоровалась вежливо, а Надежда Михайловна ей в ответ слегка кивнула.

Да она сто очков вперед даст любому настоящему медработнику, по внешнему виду, естественно. Не то что вон та тощая коза в зеленой робе, которая вынырнула только что из бокового коридора. Сгорбилась, руки сунула в карманы, заляпанные сапоги торчат из-под коротковатых штанин…

Надежду Михайловну раздражали женщины, маскирующие отсутствие бюста сутулостью спины. Она говорила: «Уж если ты доска, то будь хотя бы обструганной, следи за осанкой».

А эта еще и в грязных сапогах. И штаны ей коротки. Чучело огородное, а не медработник.

«Зеленая роба» между тем нашла нужную дверь и притормозила перед ней, надевая бледные хирургические перчатки. Бросила косой взгляд по коридору. Ее лицо показалось Надежде Михайловне смутно знакомым, но она не могла вспомнить, где с ней встречалась.

Стоп, а что ей делать в Катиной палате? Ведь она в Катину сейчас вошла, правильно? Да, правильно, вот это номер двести семь, значит через две двери будет двести одиннадцать.

Что-то в памяти забрезжило, что-то, имеющее отношение к Катерине, что-то тревожное и неприятное. И тогда Киреева, наплевав на всю конспирацию, бросилась бежать вслед за подозрительной медсестрой, распахнула без стука настежь дверь палаты и оторопела.

Сутулая «роба» в правой руке держала крохотный шприц и прицеливалась воткнуть его иглу в тонкий шланг капельницы, спускающийся к изгибу Катиного локтя, а то что там на высокой кровати лежала Катя Позднякова, сомнений не было.

И тут Надежда Михайловна вспомнила, где и с кем она видела эту наглую девку, держащую сейчас смерть в миллиметре от тонкого желтого хоботка. Она вспомнила ее и осознала, зачем она здесь, и что собирается сию секунду сделать. А еще Надежда Михайловна поняла, что ни схватить ее за руку, ни отпихнуть она уже не успеет. Что сейчас произойдет непоправимое и страшное. Что этому злобному существу неважно, будут ли свидетели, не будет ли их — она здесь, чтобы убить.

И Киреева завизжала. Она завизжала так пронзительно и громко, что девка со шприцем от неожиданности дернулась, и этого мгновения Надежде Михайловне хватило, чтобы кинуться к ней и вцепиться в блеклые патлы.