Инна Бачинская - Дом с химерами

Это было не совсем так, вернее, это было совсем не так, но я промолчала. Не знала, что сказать. Желание позвонить режиссеру крепло с каждой секундой.

– То есть вы оттуда не уходите? Глеб, если хотите… – Я запнулась. – Если хотите, можно ко мне, у меня комната свободная, и денег брать я с вас не буду, честное слово! – Последняя фраза – неуклюжая шутка, маскирующая неловкость.

Он рассмеялся, пристально разглядывая меня своими синими глазами.

– Заманчиво, но… нет! Меня ждут в «Приюте». Я понял, Катя. Я все теперь понял.

Он легко поднялся, бросил на стол несколько смятых купюр, клюнул меня в щеку и вылетел из «Детинца». Я снова осталась одна – смущенная и недоумевающая.

А Глеб Кочубей полетел в «Приют»…

Он добрался туда на закате, чувствуя себя измученным физически и духовно, упал на продавленную кровать в своей келье и благополучно проспал до позднего вечера. Возможно, он проспал бы до следующего утра, но его разбудил громкий стук в дверь, а потом и камешек, звякнувший об оконное стекло. Глеб открыл глаза, с улыбкой обвел взглядом свое бедное жилище. Ему уже казалось странным, что еще несколько часов назад он был так напуган, что хотел сбежать отсюда…

Стук в дверь повторился. Глеб слетел с кровати, схватил фонарик и побежал вниз. Загремел ключом и посторонился, пропуская позднего гостя.

– Извини, старик, что поздно, – сказал тот. – Можно? Тоскливо стало одному. Ты не замечал, что дом притягивает? Привидения привидениями, а ведь тянет. Правда, я в них не верю. Это страшилки для женщин. Да и то не для всех. Женщины сейчас… – Он замялся, подбирая слово. – Воины! Помню один, итальянский кажется, фильм, там герой называл свою жену воином. Говорил: «Всю жизнь с воином, как на войне!» Они теперь воины, мой друг. А привидения остались в старых сказках, и нет ни единого достоверного живого свидетеля. Увы.

…Они хорошо сидели. Глеб на своей продавленной кровати, его собеседник на табурете напротив. Он оказался своим в доску, несмотря на некоторый душок академизма, так сказать, и очень правильную речь – так сейчас уже не говорят даже дикторы Центрального телевидения. И коньячок «Хеннесси», который он принес, тоже был хорош. Они рассуждали о женщинах, музыке, театре; они снова обсудили историю дома и коснулись привидений и сверхъестественного…

Глебу было хорошо. Его распирало желание рассказать своему гостю про Амалию Шобер, но он крепился. Только намекнул, не удержался, что в семье Шоберов были, наверное, красивые женщины, и одну из них непременно звали Амалия. Красивое имя для красивой женщины…

Гость усмехнулся и пожал плечами – может, и звали. Амалия – имя довольно распространенное, почему бы и нет. А что?

Глеб рассказал, что Ляля Бо выдумала, будто в доме живет дух Амалии Шобер. Глеба охватило чувство радости, ему давно не было так хорошо – скоро ночь, и, возможно, снова придет Амалия. Он жалел, что рассказал этой славной девушке Катюше про свою сиреневую женщину с искрами. Не нужно было. Он не понимал уже, почему запаниковал, пытался сбежать… Глупец! Амалия – его тайна, его сон, его надежда! Почему надежда, на что надежда – он затруднился бы объяснить, он просто так чувствовал. Это было то, что принадлежало только ему. Должно же быть хоть что-то в этом мире, что принадлежит только ему! Он сунул руку в карман, нащупал носовой платочек Амалии и счастливо рассмеялся.

Он сходит с ума? Прекрасно! Не худший способ сойти с ума. Амалия будет приходить к нему, и они будут разговаривать долго-долго!

Он рассеянно слушал своего гостя – от коньяка приятно туманилось в голове – и представлял себе, как ночью медленно откроется дверь и…

– А висельник? – спросил вдруг тот. – Не появлялся? – И они снова рассмеялись.

Глеб откинулся на подушку, закрыл глаза. Его гость сидел молча, не сводя с него внимательного взгляда. Прошло пять минут, потом десять. Глеб не шевелился. Гость протянул руку, коснулся пальцами его лица – Глеб не отреагировал, – и потянулся за портфелем. Раскрыл, достал веревку с петлей на конце, молоток, какие-то железки. Раскрыл настежь дверь, стал на табурет и начал вколачивать одну из железок в косяк двери. Дом ответил на удары глухим эхом, прокатившимся сверху донизу. Закончив, он подергал – железка сидела прочно. Затем соскочил с табурета, подошел к спящему человеку, застыл, разглядывая его. После чего, словно решившись, продел голову Глеба в петлю и, поднатужившись, поднял безвольное тело с кровати. Взгляд его упал на темное окно, он застыл, прислушиваясь, ругая себя за то, что не догадался закрыть проем какой-нибудь тряпкой…