Инна Бачинская - Дом с химерами

Они гуськом потянулись из сада. Сложили лопаты и уселись на ступеньках крыльца, в глубокой тени старого дома. Настроение у всех было приподнятое – впереди забрезжили новые горизонты, и обещалась новая интересная жизнь. Виталий разлил водку в пластиковые стаканы; Ляля Бо нарезала хлеб и колбасу и красиво разложила на бумажных тарелочках. Прямо на верхней ступеньке.

– За Дом с химерами! – сказал режиссер, поднимая стакан.

– За «Приют лицедея»! – воскликнула Ляля Бо.

– Аминь! – подхватил Жабик.

– Ремонт нужен, – заметил Арик скучным голосом, поднимая стакан. – А откуда деньги?

– Главное – идея! – Виталий опрокинул стакан и громко выдохнул. – Найдем баблонавта, подержимся за вымя. Не парься! У меня есть пара толстых гусиков на примете. Как это я раньше… Инерция, господа. Инерция! – Он постучал себя пальцем по лбу. – А ведь идея-то плодотворная! Убрать стены, устроить зрительный зал на сотню мест… У меня есть знакомый архитектор, распишет все в лучшем виде, причем задаром.

– А что, если это они! – взволнованно воскликнула Ляля Бо. – Точно!

– Кто? – спросил Жабик.

– Они! Старец Ваня Золотенький и монахиня!

– Старец и монахиня – что? – не понял Арик.

Никто не понял. Все недоуменно смотрели на Лялю Бо.

– Они нам подсказали… – Ляля Бо прижала руки к груди. – Господи, ну как вы не понимаете! Они за нас!

– В том смысле… что они нам помогут спасти Дом? – осторожно спросил Жабик – словно на ощупь пробирался. – Или что? Лялька, ты… это, не суесловь втуне!

– Ну да!

– Ага! Помогут! Что помогут-то? Устроить тут балаган? – скептически спросил Арик.

– По-твоему, лучше, если аквапарк? Или казино? Или массажный салон? Театр все-таки – высокое искусство.

– Все-таки… Ладно, умники! – припечатал Вербицкий. – Помогут – хорошо, мы их тоже не оставим. Посмотрим, что они могут против бабла. Арик, наливай!

… – А теперь расскажите про привидения, – предложил Федор Алексеев. – А то все намеками. Давайте по очереди. Я весь внимание.

– Интересуешься как философ? – хмыкнул режиссер.

– Как агностик. Кто первый?

Актеры переглянулись.

– Я! – Ляля Бо подняла руку. – Я жила здесь четыре месяца, тут еще были трое детей с первого курса музучилища – Аркаша с трубой, Маринка с флейтой и Наташа со скрипкой. Их не хотели брать на квартиру. И Жабик… Петя Зосимов. – Она кивнула на Жабика. – Потом они переехали, а мы с Жабиком остались. Я ничего такого не видела, но были шаги на потолке.

– На потолке?

– В смысле, наверху. Как бы на чердаке.

– Чего же ты не сказала? – спросил Жабик.

– Чего говорить-то? Что кто-то лазит по чердаку? Даже не смешно. Дверь была закрыта, чужих не было. Я даже подумала, что это Жабик прикалывается, выскочила однажды, а он поднимается по лестнице снизу… На бровях, чуть живой, а я только что слышала шаги.

– Ладно врать! – обиделся Жабик. – Нормальный я поднимался. Это ты выскочила, как… не знаю что. Призрак оперы! Я чуть со ступенек не загремел!

– И все? – спросил Федор.

– Стонал кто-то несколько раз. Прямо сердце останавливалось. Я с головой накроюсь, уши зажму… Свет оставляла. А днем думаю – что за фигня! Дом старый, щели везде, дерево скрипит… А потом съехала и почувствовала такое облегчение – не передать. Это чьи-то души там…

– Ты бы меньше про аномальные явления смотрела, – посоветовал Арик.

– Ага, поживи тут! Сам аномальным станешь.

– Петя?

– Ну… я видел, – сказал Жабик, покосившись на режиссера. – Да. Видел. Но мне никто не верит. Виталя говорит, галюники с перепою. Но, во-первых, я пока добрался из города, проветрился, а во-вторых, он был!

– Кто?

– Висельник! Висел на двери в зал… Я чуть дуба не врезал! Висит, покачивается. А когда приехали менты, его уже не было. Растаял.

– Растаял… – проворчал режиссер. – Слез и ушел.

– Ясно, – сказал Федор. – Глеб?

– Не знаю. Не уверен.

– Давай, Глебыч! – подбодрил его Жабик. – Я тебе верю! Это такой дом… Глыба, а не дом! И могилы в саду. Дом-личность!

– Тут какая-то чехарда с дверями – то они закрыты, то открыты, то сквозняк их захлопывает, – начал Глеб. – И не открываются. А через минуту снова открыты.

Прозвучало это как-то несерьезно, словно бабки сидели у подъезда и пугали друг дружку нестрашными россказнями.

– И все? – спросил Федор.

– Нет. Еще был голос … Но ты же сам понимаешь, это нелепость! – Было видно, как ему неловко.

– Голос? Что он сказал?

Глеб вытащил из кармана мятый листок, с которым не расставался. Протянул Федору. Тот взял. Прочитал раз, другой.