Крейг Райс: Убийство по-домашнему

Однако я не хотел. Сознание того, что опущенные веки изолируют меня от окружающего мира, смущало меня. Я смутно осознавал, что уже не впервые просыпаюсь так необычно. Ожили и другие воспоминания. Вокруг меня белизна… коридоры… неприятный запах эфира… беготня… носилки, а потом трясущаяся на ухабах машина скорой помощи. Воспоминание о машине скорой помощи каким-то образом ассоциировалось у меня с гулом пропеллеров. Я лежал покорно и равнодушно, ожидая, чтобы они догудели до конца. Когда их гул превратился лишь в отдаленный комариный писк, я сделал невероятное волевое усилие. Другими словами, я мысленно произнес фразу: «Я лежу в кровати…»

Это усилие ужасно изнурило меня. Я снова долго лежал беспомощно, неподвижно. Я чувствовал — и даже чуточку видел сквозь опущенные веки — солнечные лучи. И что-то возле меня пахло… Наверняка не эфир. Какой-то сладкий, летний аромат… Да… Это был запах роз.

Я прекрасно отдавал себе отчет в том, что лежу на спине. Ощущал, что мне дьявольски неудобно в этом положении. Я попытался повернуться: на правый бок. Мне это не удалось. Мой правый бок показался мне огромным и неуступчивым. Я пощупал пальцами левой руки правую руку. Почувствовал не тело, а что-то твердое, холодное и шершавое. Я был не в состоянии сделать усилие, чтобы понять, что бы это могло быть.

Через минуту я забыл об этом и попробовал повернуться на левый бок. Однако и на этот раз моя попытка оказалась столь же неудачной. Теперь препятствием была левая нога, которая оказалась раза в два больше коровы. Я попытался притронуться к ней. Однако и здесь не почувствовал тела. Те же самые твердость, шершавость, холод.

С меня уже было довольно всего этого. Я отчетливо и громко сказал:

— В два раза больше коровы…

Тут же сбоку я услышал какое-то шуршание, как в кино, когда кто-то у нас за спиной разворачивает конфетку. Близость этого шуршания и связанное с ним ощущение опасности привели к тому, что я открыл глаза.

Я увидел какую-то женщину, которая, в свою очередь, смотрела на меня. Она сидела у самой моей кровати, залитая солнечным светом. Рядом с ней, на маленьком столике, стояла ваза с прекрасными розовыми розами. На коленях она держала огромную коробку шоколадных конфет, перевязанную розовой ленточкой. В тот момент, когда я открыл глаза и посмотрел на неё, она как раз клала в рот шоколадную конфету.

— Кто в два раза больше коровы, любимый? — спросила она. — Я?

Я прекрасно отдавал себе отчет в том, что есть нечто в два раза больше коровы, но был почти уверен, что речь идет не о ней. А может, все-таки о ней? Я внимательно, сосредоточенно смотрел на неё. Это была высокая, полная женщина с красивой кожей и густыми каштановыми волосами, собранными в высокую прическу по последней моде. Немолодая… Ей, вероятно, было не меньше пятидесяти лет. Однако она была еще очень красива, отличалась какой-то пышной, совершенной, зрелой красотой. Так будут выглядеть эти розы, когда у них начнут опадать лепестки. Она была в траурном наряде, который удивительно не соответствовал её зрелой осенней чувственности. В моих беспорядочных ускользающих мыслях возникло убеждение, что эта женщина прикидывается вдовой.

Да, конечно, подумал я. Эта женщина делает вид, что она вдова. На какое-то мгновение мне показалось, что это утверждение прекрасно объясняет ситуацию. Однако потом я вспомнил, с некоторой озабоченностью, что ведь эта дама о чем-то меня спрашивала. Я знал, что очень невежливо не отвечать на вопросы, однако не имел ни малейшего понятия о том, что ей нужно.

За спиной женщины широкие окна с кремовыми парчовыми портьерами выходили в какой-то незнакомый мне залитый солнцем сад. Комната, в которой я лежал, казалась мне очень светлой и роскошной. Тем временем женщина принялась за вторую шоколадную конфету. Может, она собирается угостить и меня? Да, ведь это естественно.

— Нет… большое спасибо, — сказал я.

— За что ты благодаришь меня, любимый? — спросила она ласковым голосом.

— Мне не хочется сладкого, — ответил я.

Она посмотрела на меня огромными ясными карими глазами и сказала:

— Мой дорогой мальчик, меня вовсе не удивляет, что тебе не хочется сладкого после эфира, наркотиков и прочей гадости, которой тебя напичкали.

Она вытянула мягкую пухлую руку и погладила меня по щеке.

— Как ты себя чувствуешь сейчас? Наверняка ужасно, да?

— Ужасно! — торопливо подтвердил я.

— Представляю себе! Но ты не волнуйся, все будет хорошо!