Елена Юрская - Злые куклы

Память не хотела подчиняться, она отказывалась идти навстречу хозяину, а он все напрягал голову. Пытался воспроизвести обстоятельства той последней встречи. Почему она ему запомнилась?

— Привет, ребята. — Петров-Водкин невежливо наступил на ногу согнувшемуся эксперту.

— А, это ты, Кузя, привет. Твои наверху. Десятое самоубийство.

— Моя жена сказала, что жертва очень хорошо смотрелась по телевизору, — заметил Кузьма.

— Да, она и сейчас ничего. Но пованивает.

— И никаких признаков душевных волнений?

— Ну, кроме того, что она сиганула с балкона, вроде никаких. А если ты имеешь в виду прижизненные повреждения на теле, то искать уже никто не будет.

— Почему? — удивился Петров-Водкин. — Я собрался этим заняться. Я знаю потерпевшую лет сто.

— Потому что звонили Амитовы! — Криминалист поднял к небу палец и ткнул им в сторону облаков. — Амитовы. Это имя тебе, надеюсь, что-нибудь говорит.

— Они мне уже раз били морду. В цехе.

— Поздравляю, сейчас ты рискуешь получить еще раз. Потерпевшая занимала у Амитовой деньги. И не отдала. Та обратилась в суд.

— А вообще, они подруги, — заметил Петров-Водкин.

— Да, это-то как раз понятно. Из контекста беседы с нашим шефом. Такие подруги, что, кроме «так ей и надо» и «обойдемся без ваших формальностей», никаких других слов не нашлось. А вообще, если приглядеться, тут есть вопросы. Потому что и правда очень хорошо выглядит. Счастливые люди с балконов не прыгают. — Эксперт посмотрел на солнце, нахмурился, чихнул и вытащил из кармана рубашки пачку сигарет.

— Будешь?

— Я наверх, — расстроенно заметил Петров-Водкин. — Посмотрю, что можно сделать.

— Пусть забирают, я уже все сделал.

Петров-Водкин был очень удивлен. С самого утра во дворе большого многоэтажного дома лежит мертвая женщина. Но ни толпы, ни зевак (пять бабушек не в счет, они на лавке, как на работе) — никого. Лежит себе, и пусть лежит. Публика, оказывается, не ходит сегодня не только в театры. Она не посещает и места трагедий. Пожалуй, только на заказниках еще собираются люди. И то для того в основном, чтобы обсудить, что в прошлый раз стреляли с чердака, а в этот — обнаглели и палили прямо из парадного. И управы на них нет, и распоясалась преступность. Но жертва — сама по себе жертва — не интересует никого. И все же Петров-Водкин точно знал, что он обязательно настоит на вскрытии. В прошлый раз он уступил именно в этом. Но сейчас, сейчас доведет дело до конца. И никакие Амитовы, никакой Глебов, никто не сможет его остановить. Доведение до самоубийства — это тоже статья. Доказать вину трудно, но нервы всем тем, кто уничтожил жизнерадостную Афину, попортить можно.

— Привет, — выходя из лифта, сказал Петров-Водкин.

— Мы уже поехали. И дверь опечатали. Все. Самоубилась. Никаких гвоздей. Пишите письма. Или что? — Тот самый, которого Леночка назвала Буцефалом, на самом деле был похож на коня Александра Македонского мало. Внешне — мало. А по сути, был несчастной рабочей лошадью, которая возила взрослых и детей и думала, что все еще похожа на декоративного пони. Сам Буцефал ссориться с начальством не любил, но справедливость была для него определенной ценностью. Иногда он даже был способен для нее на жертвы совершенно бесплатно. Под нажимом обстоятельств.

— Думаешь, там что-то? Нет, брат, ни следов борьбы, ничего подозрительного. Соседки говорят, все на месте, все целехонько. Прикинь, даже баксы никто не тронул. — Буцефал воровато подмигнул Петрову-Водкину, намекая, что склонность к мародерству с их зарплатой — это не совсем стыдно. Почти и не стыдно совсем. — Я не брал. Все описано, опечатано. Матушку вызвали… Все честь по чести.

Петров-Водкин тяжело молчал. Веснушки на его лице слились в едином порыве негодования и стали красными-прекрасными. Жилка на шее опера Петрова начала подозрительно дергаться. Небольшие руки сжались в кулаки.

— Нет, ну, если ты считаешь, что можно, пожалуйста. — Буцефал полез в карман и извлек из него ключи от квартиры.

— Ты же сказал, что описано и опечатано, — расстроенно прошептал Петров. — Ладно, давай сюда, я сам. Сам посмотрю. Идите себе.

Никто из стоящих на площадке возле лифта в смысл этой беседы старался не вникать. Чужая жизнь, чужая территория. Время от времени все районные блюстители порядка совершали не только некрасивые, но и противоправные поступки. И никто никого за руку ловить не собирался. Иногда в каждом просыпался Робин Гуд, это тоже было в порядке вещей. В данном случае Петрова-Водкина было даже жалко. Связываться с шефами, а тем более с Амитовыми — не просто глупо. Опасно.