Игорь Зарубин - Любовь и золото

Провианта и пресной воды должно было хватить на две недели. Это намного больше, чем нужно, но Дрейк решил не рисковать. Он прекрасно знал, какие сюрпризы преподносит море тем, кто слишком надеется на свои силы. Поэтому он погрузил в бот еще бочонок воды на всякий случай. Главное было не забыть карты и навигационные приборы. Тут, между островами, много разных течений, и маленький бот может отнести довольно далеко.

Адмирал очень торопился. Солнце подходило к зениту, вся команда крепко спала, расположившись в каютах над пороховым трюмом. Как раз то, что нужно.

Напоследок он погрузил на бот все одиннадцать мушкетов и поднялся на корабль. Затем быстро спустился в пороховой трюм, выбил клепы из всех бочек, рассыпал порох по полу и один бочонок взял с собой. Нужно было сделать очень длинную дорожку, чтобы успеть отгрести достаточно далеко. Поэтому Дрейк петлял по кораблю очень долго, пока порох не высыпался совсем.

— Ну вот и все, — пробормотал он. — Теперь можно идти к Питеру.

Паж спал в каюте капитана. Он так устал, что даже не стал раздеваться и свалился на постель в сапогах и в камзоле. Дрейк подошел к нему и невольно залюбовался его молодым, красивым лицом. И вдруг понял, почему так полюбил пажа — юноша был удивительно похож на него самого в молодости. Да, жаль, что Питер не его сын. За последние годы Дрейк так привязался к нему, что считал его родным.

Наклонившись над Питером, он осторожно, чтобы не разбудить, снял с него подаренную некогда золотую цепь…

— Ты был прав, Питер, — сказал Дрейк, когда далеко за его спиной раздался взрыв. — Придется тебе сторожить мое золото вместе с беднягой Маркхэмом. Жаль, из тебя мог бы выйти неплохой капитан.

Корабль запылал сразу, как сухой костер. А потом взорвался, разбросав по морю обломки мачт, обшивки и тела пиратов…

Еще два дня провел Дрейк на острове.

Он не зря выбирал именно этот остров. Если ему самому не удастся воспользоваться кладом, только очень догадливый человек найдет его. Потому что главный ключик к сокровищу он зашифровал всей своей жизнью.

Старые, изрядно обветшалые стены монастырского собора вряд ли когда-нибудь ранее видели такие пышные похороны. Большой, в двадцать пять человек, хор был приглашен из Москвы, а огромного роста и внушительной внешности знаменитого архидиакона Зинона с большим трудом удалось уговорить приехать на один день из самой Троице-Сергиевой лавры.

— …Еще молимся, — возглашал он сильным и низким голосом, проникавшим, казалось, в самые далекие уголки собора, — о упокоении души усопшаго раба Божия Феодора и о еже проститися ему всякому прегрешению вольному же и невольному…

— Господи, помилуй, — подхватывал мощный и слаженный хор.

Покойник лежал в дорогом, полированного дуба, гробу на белых атласных подушках. Лицо его выражало… нет, оно ничего не выражало, кроме благоговейного умиротворения, которое придал ему искусный гример.

Собор был полон. Присутствовали все первые люди Уездного начальства — градоначальник, полицмейстер, предводитель дворянства… Рядом с гробом стояла безутешная вдова покойного — полная матрона, то и дело прижимающая к глазам кружевной платочек. Толстенькие и короткие пальцы вдовы были унизаны золотыми перстнями с крупными бриллиантами и рубинами.

Никита Назаров стоял в ногах умершего и держал вставленную в массивный латунный подсвечник толстую, с руку, восковую свечу. Ему было жарко. Кроме длинного, до пят, монашеского подрясника на нем был надет стихарь из блестящей парчи на толстой холщовой основе. Это лето было особенно жарким, и несмотря на распахнутые окна, в соборе из-за обилия народа и горящих свечей было очень душно.

Диакон сделал Никите знак, и он, встав с другой стороны гроба, оказался рядом с вдовой. Приглядевшись к ней повнимательнее, он заметил, что глаза у нее сухи, и платочек в руках — только для виду. Никита ничуть не удивился. За полтора года, проведенные в этом монастыре, ему довелось повидать всякое.

Попал он сюда совершенно случайно. В вагоне, в котором он ехал из Москвы, внезапно появились жандармы. Они заходили во все купе и проверяли документы. И Никита, еще минуту назад готовый сам сдаться властям, вдруг испугался. Он не стал дожидаться, пока очередь дойдет до него, вскочил с места и пошел в конец вагона, будто бы в туалет. Выйдя в тамбур, он подождал, пока поезд притормозит на стрелке, и выпрыгнул.

При падении он вывихнул ногу, так что передвигаться мог только ползком. Положение осложнялось тем, что пальто он оставил в купе, дабы не возбуждать подозрение жандармов. Так что на нем был только легкий студенческий сюртучок.