Елена Богатырева - Когда она меня убьет [СИ]

— А меня так уязвило, каким тоном ты ответила «С тобой?!», будто я был последним человеком, с которым ты стала бы знакомиться. Я решил, что это такое высокомерие и безразличие полное.

— А представь, мне каково было? — заразилась моим смехом Ева. — Ты делал вид, что видишь меня впервые в жизни. Будто мы и вовсе не знакомы! Я решила, что ты просто захотел от меня отделаться. Правда, все то, что ты делал потом, очень было странно. Ты снова становился такой же, как тогда, когда мы познакомились. Когда ты стоял у меня в коридоре, ну когда пришел цветы поливать, помнишь, я думала, что ты… ну у тебя такие глаза были… как тогда, когда я в этом самом коридоре тебя провожала. Мне казалось, что ты вот-вот бросишься меня целовать.

— Мне тоже так казалось. Это какое-то наваждение было. Дежавю. Я чувствовал, но вспомнить не мог. Почему ты тогда меня не поцеловала? Я бы тогда же все и вспомнил. Все бы и выяснили.

— Я боялась, — ответила она.

— Да, да, ты, кажется, что-то такое говорила, что нельзя… Чего нельзя, почему нельзя?

— Она ко мне приходила. Когда ты еще не переехал, — Ева как-то резко остановилась, и я понял, насколько ей неприятно вспоминать о моем романе с Ингой. — Она пришла ко мне, сунула дневник и сказала: если хочешь жить — прочти, Анна. Я тогда совсем ничего не понимала и попыталась ей объяснить, что меня зовут не Анна, а Ева и что она, вероятно, ошиблась. Но она и слушать не стала.

«Это сейчас ты — Ева, — сказала она. — А в прошлый раз была Анной».

Когда я все это прочитала… Мне даже поговорить об этом было не с кем.

— Ты ей сразу поверила?

— Да, сразу. Я ведь историю про погибшую подругу моей мамы слышала сотню раз. Сначала она рассказывала ее своим подругам, а я маленькая слушала. Потом, когда я подросла, рассказала и мне. Ее это всегда очень беспокоило. Такая любовь и такой конец. Она, может 6ыть, и замуж-то не вышла именно от страха, что вот так все может сложился. Это детский страх. Какой бы взрослой и разумной ты не стала, он никуда не уходит. Он всегда с тобой.

Потом она забрала дневник. А я стала думать. Мне казалось, я умная. Я сейчас придумаю какой-нибудь выход. Возилась с астрологическими картами, читала книги про инкарнацию. Самое смешное, что в таких книгах есть подробнейшее описание того, как сохранить память в следующей жизни о предыдущей. Как в кулинарных книгах — рецепты меню. Но мне и в голову не приходило, что кто-то однажды таким рецептом захочет воспользоваться.

— А представь, что она не одна такая.

— Не одна, ее ведь научил тот человек…

— Нет, я не об этом. Представь, что таких, как она, уже много. Сотни. Тысячи. Миллионы. Мне кажется, в таком мире жить жутковато. И как-то — бессмысленно, что ли. Все всё знают наперед. И зачем им это? В чем тогда смысл?

— Да, жизнь перестает быть чудом…

Когда в комнату осторожно заглянул Кира, а за ним появилась и Валентина Дмитриевна, мы с трудом сообразили, что находимся в гостях и о чем-то еще нужно говорить с окружающими. Единственное, о чем мы сейчас мечтали, остаться наедине и наговориться всласть. И никогда не расставаться. Потому что это теперь совершенно уже было невозможно.

— Мы вас прервем, — начала Валентина Дмитриевна. — Наш совет еще не окончен.

Мы посмотрели на нее как на учительницу, которая не услышала звонка на перемену или не захотела услышать и все еще продолжает объяснять неинтересную тему.

— Уже поздно, — начал я.

Влюбленные с реальными надеждами на взаимность становятся очень изобретательны…

— Может быть, продолжим завтра, а пока я бы проводил Еву домой…

— Домой? Но это исключено! — воскликнула она.

— Как это? — не поняла Ева.

— Вам нельзя домой. Она была у нас сегодня днем. Это самое главное, о чем мы хотели бы вам сказать.

— Зачем она приходила?

— Она приходила, чтобы оставить нам дневник. Пойдемте.

В соседней комнате Валентина Дмитриевна вместе с сестрой молча показали нам на шкатулку, стоящую на столе. Шкатулка была деревянная, почерневшая от времени. Я открыл ее и увидел дневник. И еще какие-то бумаги.

Первая была дарственной на квартиру Инги, две другие — доверенности на снятие денег с ее счетов в двух разных банках. Увидев сумму, я присвистнул.

— У нее ничего больше не осталось, — заметила Екатерина Дмитриевна. — Ей больше нечего терять. Значит, это конец.

— И вы, зная все, — Ева старательно подбирала слова. — Зная всю нашу историю, как вы могли это взять?!

— Ну кто же знал? Мы ведь думали — дневник. А бумаги обнаружили только потом и сразу же позвонили Кириллу, чтобы он рассекречивался.