Елена Богатырева - Когда она меня убьет [СИ]

Странно, что с возрастом я все чаще и чаще возвращался к своему детству, стремясь как-то осмыслить его и себя в его свете и понять для чего оно было и что оно мне дало. Но как-то не складывалось. Детство представлялось бешено вращающимся волчком, ярким, искрящимся, но слишком быстро мелькающим полотном, сотканным из красивых картинок, мгновенных перемещений, перелетов в бизнес-классе и переездов в пыльных грузовиках, покрытых брезентом.

Я взрослел, в мое сознание стало закрадываться подозрение, что родители мои, наверно, не очень хорошие врачи, раз мама давала мне лекарство от кашля, а у меня оказалась тяжелая гнойная ангина, как объяснил доктор. Настоящий доктор. И разве врачи исписывают мудреными формулами столько бумаги, и разве рисуют странные схемы в каких-то немыслимых компьютерных программах? Моим подозрениям не суждено было развеяться, потому что в тот год родители приняли два судьбоносных решения.

Первое — съездить отдохнуть всем вместе, чего мы вообще никогда не делали. И второе — отправить меня через годик к деду, на историческую родину, чтобы я окончательно не спятил, меняя лондонский лицей на частные уроки в Афганистане, а затем на маленькую школу во французской провинции. Тогда-то я и получил свой второй шрам, на память о судьбоносном решении, наверно. Возле домика, который мы сняли, был маленький сад и небольшой бассейн. И я, бросив в своей комнате рюкзак, тут же нырнул туда — родители даже не успели опомниться. А уж когда вынырнул…

Сначала я увидел только побледневшее лицо мамы. Она пыталась что-то сказать, но только показывала на меня, беззвучно шевеля губа, и почти валилась отцу на руки. Я смотрел на нее, широко улыбаясь, тряся головой, потому что вода все лилась и лилась с мокрых волос, заливая глаза. Отец подхватил мать под руки, усадил на крыльцо и быстро направился ко мне, приговаривая: «Спокойно, спокойно…»

А я все еще не понимал. Но вода, которая заливала глаза, была уж очень соленой, и я оттер ее со лба и посмотрел на руку — рука была в крови. Наверно, все лицо мое было в крови, потому что кровь капала с лица в бассейн. Я смотрел на свою руку, пока отец не взял меня под мышки — «спокойно, спокойно» — не вытащил из бассейна и не усадил рядом с мамой. Они вместе уложили меня на скамейку, притащили бинты и перекись, намочили полотенце, повезли в больницу… Денек выдался еще тот.

Ныряя, я не знал глубины бассейна, да и не в глубине было дело, а в том, что плитка на дне была «шершавая». С одной стороны — не поскользнешься, но я, видимо, задел лицом дно, когда нырял, и ободрал кожу слева над виском. Швов мне наложили всего два, а вот кровищи, я вам доложу, было на все десять. Мама еще долго потом пила успокоительные капли, вспоминая, как я вынырнул из бассейна, и лицо мое залила кровь.

Самое смешное, что боли я совсем не чувствовал. Пока не понимал, что произошло, — ее еще не было. А когда увидел кровь, так много крови, не чувствовал боли от ужаса, который прошил меня насквозь. Решил, что умираю, до того ли было…

Со временем шрам стал практически незаметным. Нужно было пристально всматриваться в мое лицо, чтобы увидеть маленькую отметину рядом с бровью. Совсем крошечную. Об этой истории я никогда никому не рассказывал. Может быть, еще и потому, что сам позабыл о ней через несколько лет. И вот теперь эту историю мне рассказал чужой дневник…

…Он неудачно нырнул и рассек бровь о камень. Шрам остался совсем маленький. Ему, кажется, наложили всего два шва…

Видано ли это? Во-первых, она написала, что от шрамов отделаться невозможно. Во-вторых, разве может быть два одинаковых шрама у двух разных людей…

Она… пишет… про… меня?..

Я усмехнулся. Мне с самого начала понравился Карский. Стихи его, когда она их пару раз цитировала, — не понравились. А все остальное — да. То ли потому, что хозяйка дневника была совсем мне не приятна. Вы только подумайте — гнаться за любовью через миры и века. Через смерть и тьму. Гнаться, догонять и снова оказаться у разбитого корыта.

Я говорил себе так, но думал совсем по-другому. Если хозяйка дневника Ева, пусть она меня догонит. Может, все это и не так страшно. Пусть догонит. Я пока не встретил никого лучшее нее. Я и не представлял никого лучшее нее.

Ева — кто ты?

На этой неделе Инга еще дважды зазывала меня к себе. Собственно, особенных усилий для этого ей прилагать не приходилось. Я был рад знакомству, но еще более — его легкости, необязательности.