Светлана Алешина - На деревню дедушке

— Значит, решено.

Наш музей живописи был основан давно. И здание у него старое. Глядя на него снаружи и изнутри, казалось, что если здесь и есть что-либо, сделанное в последние двадцать лет, так это только омоновцы, охраняющие здание.

Мы с Маринкой спросили, как нам пройти к директору, пошли по длинным светлым коридорам, уставленным старой мебелью и увешанным картинами. Директор, как ему и положено, должен был находиться за дверью с большой вывеской «Секретарь». Секретарь за дверью обнаружился, а директор, как нам сказали, уже три дня как уехал в Москву за деньгами на ремонт.

— Он их должен привезти в чемодане? — решила пошутить Маринка, но старая тетка, работавшая здесь секретарем еще, наверное, во времена если не царя Гороха, то Иосифа Виссарионовича точно, подозрительно прищурилась на нас и холодно спросила, а чего, собственно, нам угодно?

Пришлось показывать ей удостоверение, бить Маринку под столом ногой и улыбаться, улыбаться, улыбаться.

Много наулыбаться мне не дали. Секретарша, выслушав мою просьбу, покрутила морщинистыми пальцами диск телефона, сказала в трубку несколько фраз и положила трубку на место.

— Вам нужен искусствовед, — сиплым голосом недовольно и все еще настороженно проговорила она. — Пройдите в кабинет номер тридцать три. Там, увидите, сидят наши девочки. Поговорите с ними.

Мы вышли. Маринка выдержала только два шага и сразу же начала мне объяснять, какая противная тетка эта секретарша. Я молчала, думая о других тетках, с которыми нам еще предстоит встретиться в тридцать третьем кабинете.

Кабинет мы нашли довольно-таки быстро. Дверь в него была приоткрыта, и мы, заглянув туда, увидели трех дам, пьющих чай и заедающих его сушками.

— Продолжение следует, — проворчала Маринка. — Сейчас нас отфутболят еще в какой-нибудь кабинет. И будем ходить до ночи. А потом нас просто выгонят.

Я постучала в косяк и вошла. Здесь, однако, оказалось все намного проще, чем у секретаря. Во-первых, нам сразу же предложили чаю, во-вторых, у нас спросили о личной жизни и позавидовали, что мы такие молодые и не замужем. А в-третьих, услышав про фамилию Траубе, дамы сперва замерли от неожиданности, выдержали паузу и потом разразились веселым смехом.

— Ну и заинтересовались вы, однако, этим монстром! — громче всех смеялась самая полная дама.

Я не упоминала до сих пор их имен, потому что имена я как-то и не запомнила, да и оказались они все настолько похожими, что совершенно не зацепились в памяти ни за что. То ли все Марьиванны, то ли Анны Петровны. В общем, как-то так.

Все три дамы были примерно одного возраста и одной комплекции.

— Траубе — художник средний, а амбиции у него гораздо выше средних, — сказала полная Анна Петровна (или Марьиванна, не суть важно).

— Таких, как он, всегда было много и будет много, — подхватила вторая Марьиванна.

— А вот коллекция живописи у него неплохая, как обычно и бывает у средних художников, — подвела итог третья.

— Вы картину Кандинского называете неплохой? — наивно спросила Маринка, и тут все три дамы напряглись. Я буквально физически это почувствовала и тоже насторожилась. В чем же дело?

— Кандинский — это величина, — сказала первая.

— Это имя, — согласилась вторая.

— А коллекция у Траубе неплохая, — уклончиво закончила третья, и я совсем запуталась. Понимая, что дамы что-то недоговаривают и не хотят говорить, пока по крайней мере, я спросила, с кем бы можно было поговорить о коллекции Траубе поконкретней.

Дамы погрузились в многозначительное молчание, потом исподволь начали переглядываться между собою, и наконец самая толстая, Анна Петровна (или Марьиванна, все равно же я не запомнила), произнесла:

— Вы, девушки, обратитесь к Ивану Петровичу. Он у нас раньше работал сантехником.

Мы с Маринкой переглянулись.

— А сейчас кем он работает? — медленно спросила я.

— Не знаю, — Марьиванна пожала плечами, — знаю только, что у него магазин антиквариата на проспекте — «Египетский сад», знаете?

Я кивнула.

— Вот он вам как опытный… — дама хихикнула, — опытный искусствовед все и расскажет.

Мы с Маринкой выходили из музея в странном настроении. Маринка первой высказалась, будучи не в силах сдерживать переполнявшие ее эмоции:

— Это как же понять-то? — воскликнула она, ступив за порог музея. — Сантехник — и вдруг искусствовед?

— Наш народ талантлив, — уклончиво ответила я, — так во всех книжках пишут.