Сергей Гайдуков - Стреляй первым

Через двадцать минут телефон снова зазвонил, Резниченко нахмурился, но трубку взял.

— Толик, если ты опять…

— Меня зовут не Толик, — услышал он в трубке. — Ты перепутал. Меня зовут Феликс.

— Здорово, — только и смог произнести Резниченко.

— Ты не ожидал, что я позвоню? — злорадно поинтересовался Шульц. — Ты думал, что твои псы разорвали меня на кусочки, так ведь?!

— Какие псы, Феликс? Ты что?

— Кто такой Толик, звонка которого ты ждешь? Не тот ли придурок, которого я вечера замочил на Васильевском спуске?!

— Феликс, ты что… — продолжал лепетать Резниченко, но было уже понятно: он проиграл. Шульц жив, и он знает, что именно Резниченко пытался его убить.

Теперь Григорий Александрович мог либо оставить все дальнейшие попытки ликвидировать Шульца и беспрекословно выполнить любые его требования, либо прикинуться, что сломлен и признал поражение, а на самом деле готовить вторую попытку. Резниченко слушал возбужденный треп Шульца в трубке и все более склонялся ко второму варианту.

— Я тебя предупреждал, Гриша, — вещал Шульц. — Не наступай мне на хвост, целее будешь! А ты решил, что умнее меня, да?

— Феликс, — попытался быть спокойным и как бы недоумевающим Резниченко. — Я все равно не понимаю, о чем ты говоришь. Скажи, что ты хочешь? Чем ты недоволен?

— Не прикидывайся бамбуком, Гриша! — разъяренно рявкнул Шульц. — Ты прекрасно знаешь, о чем я. И я видел твои восторженные зенки, когда по мне стали палить у ресторана! Сука!

— Ну и чего ты хочешь?

Шульц отдышался и перешел к сути дела:

— Ты на меня наплевал, не послушал моих советов и моих предупреждений. Значит, и я пойду против всех правил. Хочу тебя обрадовать: твой долг вновь увеличился в полтора раза.

— Не слишком ли часто ты увеличиваешь долг? — усмехнулся Резниченко. Во время этих переговоров, отделенный от Шульца километрами, он чувствовал себя более раскованно, нежели в подвале. Шульц это заметил.

— Ты там очень сильно веселишься. Значит, деньги у тебя есть.

— Я же тебе объяснил вчера, Феликс, неужели начинать все сначала?

— Нет, не надо. Ты теперь объяснять больше ничего не будешь. Ты будешь молчать в тряпочку. Понял?

— Чем я провинился?

— Все шуточки у тебя, — вздохнул Шульц. — Ну ладно. Ты меня сам на это вынудил. Не хочешь по-нормальному, будем по-вашему…

— По какому по-нашему? — не понял Резниченко. — Ты о чем?

— Все о том же. Как ты думаешь, Гриша, где сейчас твои жена и дочь?

— Они… — Резниченко лишился дара речи.

— Может быть, ты думаешь, что они сейчас летят на самолете в Прагу? Ты ошибаешься. Они даже не доехали до аэропорта.

— Что?! Что ты с ними сделал, подонок?! — заорал в трубку Резниченко, не заботясь о том, что услышит Анжела. — Где они?

— В аэропорт они не приехали, — неторопливо рассказал Шульц. — Зато приехали в другое место. Где и будут находиться, пока ты не выплатишь мне всю сумму. Всю, понял?

— Феликс, я заплачу, только не впутывай в это дело их, — совершенно серьезно сказал Резниченко.

— Ты поздно спохватился. Я хотел с тобой договориться по-нормальному, и ты же попытался меня убить! О каком гуманизме ты после этого говоришь? Теперь у нас игра без правил. Слушай меня внимательно: в субботу я должен получить полтора миллиона наличными. Если нет — я отрежу твоей дочери уши и пришлю их тебе заказной бандеролью. Во вторник — остальные два миллиона. Срок достаточный, по-моему. Если нет — ты больше не увидишь свою семью. Вопросы?

— Феликс, не будь сволочью…

— Сволочью? Я? Никогда не буду. Речь идет о тебе — кого ты больше любишь: жену с дочерью или деньги? А, Гриша? Наверное, все-таки семью. Дома у тебя я видел фотографии — ты с женой, с дочкой… А с деньгами ты почему-то не фотографировался. Или это тайная любовь?

Резниченко подавленно молчал.

— Кажется, я все тебе объяснил, — продолжил Шульц. — Что касается денег… Привези их, пожалуйста, на Пушкинскую площадь в субботу, в шесть часов вечера. Только не забудь. А то твоей дочери уже никогда больше не придется носить сережки. Пока!

В кабинет заглянула Анжела и обеспокоенно спросила:

— Григорий Александрович, вы так громко кричали… Что-то случилось?

— Да нет. Это я по телефону. Было плохо слышно, — он аккуратно положил трубку. — Все в порядке. Можешь идти.

Анжела вышла, а он все сидел, молчаливый и раздавленный. «Если бы я вел себя тихо, если бы я не нанимал убийц… Ольга со Светкой были бы сейчас в Праге, в безопасности… А я поторопился, сам прокололся и их подставил».