Лично Франциск не питал к будильнику трепетной любви по двум причинам. Во-первых, когда тот начинал звонить, ощущение было такое, будто в голове взрывается атомная бомба, сродни той, что разнесла Хиросиму, а во-вторых, у часов со временем проявился сволочной характер. Франциск мог сколько угодно лупить по кнопке, но звонок не умолкал, пока он нс вылезал из постели. В этом было что-то почти мистическое. Будильник бывал бит и даже пару раз слетал на пол, отброшенный мощным ударом своего разъяренного хозяина. Однако придерживаться выбранной им линии так и не перестал, чем и заслужил некоторое уважение к своей механической персоне. Скорее всего, в нем просто барахлил стопор, но Франциск умышленно не вызывал мастера и не менял часы на новые. Он просто привык к ним, как привыкают к ворчливому, порой нудному, но все же другу. Теперь будильник каждое утро, когда у Кунза была необходимость рано встать, тянул из него жилы, а детектив рассыпался клятвами о скорой кончине, которые, — оба знали это, — никогда не исполнятся.
В это утро Франциску, действительно, было куда спешить. Когда у него в голове полыхнул звонко-механический взрыв, а барабанные перепонки испуганно
тренькнули, детектив позволил себе полежать всего лишь минуту. Ровно столько, сколько у него уходило на то, чтобы невнятно пробормотать очередную угрозу. Затем он резко сел, и это движение отозвалось ноющей болью в висках. Франциск помассировал их ладошками, встал и побрел в ванную, слегка покачиваясь, периодически ударяясь плечом о стену. По дороге он завернул в туалет, справил нужду и лишь после этого приступил к обычной утренней процедуре умывания. Покончив с ней, Франциск почувствовал себя несколько бодрее. Напевая под нос один из модных шлягеров конца тридцатых годов, он поставил чайник на плиту, оделся, налил себе кофе. Сидя за столом, попивая горячую тягучую жидкость, Кунз время от времени не без удовольствия вдыхал приятный терпкий аромат. Два съеденных бутерброда с маслом и сыром окончательно привели его в хорошее расположение духа. Так, впрочем, было всегда. Но этим утром у Франциска был особый повод для радости: вчера ночью ему, наконец, удалось найти зацепку и составить для себя план дальнейших действий.
Идея, мелькнувшая у него в голове, требовала тщательной проверки, которая могла занять несколько дней, и личного присутствия в Лос-Анджелесе. Именно туда и собирался вылететь Франциск десятичасовым рейсом.
Допив кофе, он помыл посуду и сложил ее в навесной шкафчик. Затем прошел в комнату и принялся собираться. Ему не нужно было много времени. Отмычки, несколько удостоверений различных государственных учреждений, начиная от настоящего — детектива, заканчивая фальшивым — специалиста по ракетным двигателям НАСА. «Магнум», который он убрал в портфель вместе с наплечной кобурой, восемь листков, отданных ему Родом, фонарик, личные принадлежности, пара рубашек. Вот и все. Закрыв портфель и проверив, надежно ли застегнуты замки, Франциск надел темно-синий длинный плащ, новенькие остроносые ботинки и шляпу. Стоя в прихожей, он еще раз перебрал в памяти взятые вещи, проверяя, не забыл ли что-нибудь важное, но быстро пришел к выводу, что все нормально и склероз еще не успел подобраться слишком близко. Подхватив портфель, Кунз вышел из квартиры, захлопнув за собой дверь и закрыв на два оборота английский замок. Спустившись на первый этаж пешком, он вышел на улицу, поймал такси и поехал в аэропорт «Ла Гуардиа». На часах было без двадцати девять утра…
… Виктория Холбейт проснулась от того, что муж — Джек Холбейт — капитан полиции, начальник одного из полицейских участков Манхэттена, нежно поцеловал ее в щеку. Прикосновение сухих губ было бережным и легким. Джек очень любил свою жену. За одиннадцать лет супружества чувства нс ослабели — как это случается довольно часто — а, напротив, окрепли и приобрели новые оттенки и глубину. Если бы Виктория захотела, Джек стал бы носить ее на руках. Однако она чуралась слишком бурных проявлений страсти, выходящих за мыслимые рамки. Это вовсе не означало, что Викки, как называл ее муж, была холодной или бесчувственной женщиной. Скорее, наоборот, в ней постоянно тлела искра той бешеной страсти, которая от малейшего любовного ветерка готова вспыхнуть огромным, всепожирающим пожаром. Наверное, из-за постоянных усилий сдержать эту страсть в себе, она и стала стесняться любых проявлений нежности со стороны мужа на людях.
Читать дальше