Валерий Барабашов - Крестная мать

— Страшно-то как, господи! — не сдержалась Татьяна, живо представляя на месте Андрея Ванечку — так же, наверное, и он бы под огнем оказался, и остался бы живым… вряд ли. Парень он был дисциплинированным, приказали ему — вперед! И шел бы.

— Потом посчитали наши командиры потери, сами ужаснулись, — продолжал рассказывать Петушок. — Из роты в живых пять-шесть человек, да и те раненые… Кого в бой посылать? Да и посылать — на верную смерть, все же это понимали. Короче, на следующую ночь я слинял, Татьяна Николаевна. Не стал я в этих разборках участвовать. Другое дело, на Россию бы кто-то со стороны напал, а то — Чечня! Та же Россия! Ничего не понимаю. Не хочу я быть куском пушечного мяса! Поймите меня правильно, Татьяна Николаевна!

— Да ладно, сынок, что ты! — стала его успокаивать Татьяна. — Я же тебе ничего не сказала. Ни в чем тебя не виню. Любая мать тебя поймет и поддержит, я уверена. И правильно сделал, что приехал ко мне. Поживи. Мы маме твоей сообщим потихоньку, я позвоню. Есть у вас дома телефон? Ну вот. Домой тебе, в самом деле, ехать нельзя, а здесь кто тебя будет искать?

— Не трус я, поймите! — все еще доказывал свою правоту разволновавшийся Петушок.

— Успокойся, Андрюша. Хватит. Давай, вот, приберемся со стола.

Они перенесли грязные тарелки на кухню; Татьяна мыла посуду, говорила под журчание воды:

— Живи у меня сколько нужно. Одежду, вон, Ванечки дам, вы с ним одинакового роста. Маму твою я успокою, скажу ей, что надо. Она тоже твой поступок одобрит, я так думаю. Для матери ведь выше детей ничего нет. Отец-то у тебя есть, Андрей?

— Они разошлись с мамой. А потом он на машине разбился.

— Ну вот, видишь. Ты у мамы один. А с армией потом все наладится. Вон, прокурор по телевизору выступал, говорит, что те, кто ушел из Чечни — солдаты, я имею в виду — пусть явятся по месту призыва, их направят в другую часть.

— Я от службы не отказываюсь, Татьяна Николаевна, поймите! — Петушок смотрел на нее честными взволнованными глазами. — Но подыхать неизвестно за что…

— Охо-хо-о… — только и могла сказать Татьяна. Как во всем этом разобраться? Кто тут прав, а кто виноват? И почему, действительно, за все просчеты (а просчеты ли?) политиков и государственных мужей должны расплачиваться жизнями ни в чем не повинные дети — ее Ванечка, Андрей? И как теперь Андрюше быть — он же дезертир! А то что прокурор по телевизору сказал… так и обмануть могут. Заманят парня обещаниями, а самого — в тюрьму.

Нет, пусть он у нее поживет. Им обоим легче будет.

…А поутру они проснулись…

Практически Городецкий с Дерикотом не спали вовсе — было теперь не до сна. Оба приняли ледяной душ, заставили Анну Никитичну заварить свежего, крепчайшего чаю. Сидели на кухне полуодетые, пили обжигающий горло чай, постепенно трезвели и думали. Да, актерка эта, Мария Полозова, задала им задачку.

Радио на кухне рассказывало о событиях в Чечне: шел уже пятый день нового, 1995-го года, на улицах Грозного валялись сотни трупов молодых парней, шокированная, потрясенная общественность до сих пор не могла прийти в себя от этой войны внутри страны, потери на которой «ниже запланированных…»

Городецкий выключил радио — не до того, своих проблем хватает. Что вот теперь с этими сикушами делать? Знал бы, где упадешь…

Яна с Катей спали — безмятежно и сладко — на диване, в зале. Хозяйка покидала на их голые телеса одеяла, подсунула под головы по подушке, но Яна подушку сбросила на пол, привыкла, видно, спать так.

— Ну что, Антон, погуляли? — мрачно спросил Феликс. Он курил, хмурился, смотрел на Городецкого строго, требовательно — ты, мол, все это организовал, с тебя и спрос. Надо было думать, кого приглашать, не в ладушки играть собирались. Что теперь делать с этой Марийкой?

— Погуляли, да, — мрачно же вторил ему Городецкий. — Не знаю, что и дома говорить. Оксана не спит, с ума сходит. Я, правда, звонил, сказал, чтобы не ждала, ложилась — мол, ребята из Москвы приехали, надо их устроить, пообщаться.

— Оксана твоя сейчас — дело десятое, Антон. Я про свою и не думаю, все это мелочи по сравнению с тем, куда мы с тобой вляпались.

— Вот сука! — Городецкий стукнул себя кулаком по голому колену. — И чего приперлась? Знала же, зачем ее сюда приглашают. Пусть бы ее кто-нибудь другой невинности лишал… Кстати: ты или я? А?

— А хрен ее знает, — Феликс криво ухмыльнулся. — Да и какая теперь разница?

Городецкий нахмурился, протестующе шевельнулся на скользком кухонном табурете.