Валерий Барабашов - Крестная мать

— Жалко как девочку, — сказала и Изольда. — Жить бы ей да жить.

Попрощавшись с Валентиной Арсентьевной и бабой Олей, Татьяна, Изольда и Зайцев вышли на улицу. Зима все еще торжествовала, упивалась своими правами: сыпал снег, злой, нервный ветер трепал одежду, холод набросился на лица и ноги.

Татьяна, кутаясь в воротник, обратилась к Зайцеву:

— Сынок, я тоже кое-что знаю. Мне Марийка рассказывала. И про тебя тоже. И я поняла сегодня, что ты… ну, по-другому теперь на все случившееся смотришь.

— Я последним подонком себя чувствую, Татьяна Николаевна. Почти двое суток не спал, места себе до сих пор не нахожу. Марийку в землю зарыли! На моих глазах! Я сам землю в могилу сыпал!.. Как это можно все понять, осмыслить?!

Татьяна взяла его под руку, с другой стороны — Изольду; так, поддерживая друг друга, идти им было по скользкой улице гораздо легче.

— Саша, имя Марийки нужно защитить. Нужно людям правду рассказать. Марийка была чистым и честным человеком. Я хоть и мало ее знала, но…

— Да что вы меня уговариваете, Татьяна Николаевна! Я работал с ней три года, я ее как свои пять пальцев знаю. Но мне даже в голову не могло прийти, что она так поступит!.. Она же приходила ко мне, просила помочь, а я… тварь! Я так себя вел с нею! Это ведь я опозорил ее, я! Женщины, милые, выслушайте меня, может, мне легче станет… Мне же заплатили за то, чтобы я на сцене скотиной стал. Она, Марийка, насолила нашим спонсорам — Городецкому и какому-то Дерикоту или Дерикошке, черт его знает! Городецкого я знаю, он наших девчат, извините, почти всех перетрахал с помощью жабы этой, Анны Никитичны. Она их заманивает к себе домой, кутежи там устраивает, а спонсоры пользуются. И Марийка к ним в лапы попала, но деньги с них вытрясла приличные, я ее даже похвалил за это. А потом они ей отомстили…

— Но вы-то знаете, что в доме Анны Никитичны Марийку просто изнасиловали? — спросила Изольда.

Зайцев остановился, широко открыв глаза.

— Изнасиловали?! — повторил он, шокированный новостью.

— В том-то и дело. Потому и деньги дали, — пояснила Татьяна. — Чтобы замять всю эту историю.

— Ах, мерзавцы! Какие сволочи, а! Мне-то они совсем по-другому все преподнесли. Мол, просто шантажировала, деньги решила на честных людях заработать. Ну, гады! А я еще взаймы у нее просил, дурак. Хихикал, как идиот, подшучивал над ней. Если бы я знал!.. И Захарьян наш… он же убийца! Бес! Самый настоящий, безжалостный. Ведь что он мне говорил, женщины милые, вы бы только знали. Как он Марийку грязью поливал, как меня на нее науськивал! Как он меня этим паршивым миллионом, что мне заплатили, соблазнял, еще обещал!..

— Сынок, Саша, — мягко говорила Татьяна, снова беря Зайцева под руку и увлекая за собой. — Все, что ты говоришь, очень важно. Но надо это говорить в другом месте, понимаешь? В газете, в милиции, в суде. Ты сможешь?.. Марийка и мне теперь не посторонняя. И я дала слово помочь ее памяти. Нужно нам всем восстановить ее доброе имя. Ей, кроме нас, некому помочь. Вы же видели, как ее мать — родная мать! — на все реагирует? Только о деньгах и беспокоилась. Крыша у нее, видите ли, протекает!..

Пережитое потрясение, бессонные ночи, выпитое взвинтили нервы Зайцева. Саню буквально трясло, он не мог успокоиться, говорил о своем:

— Я не знаю, что бы я сейчас с Захарьяном сделал! Он, это он убил Марийку!

— За ним другие люди стоят, Саша, — спокойно втолковывала Татьяна, а Изольда внимательно слушала разговор, поддакивала: «Да, да, конечно».

— Да какие же это люди, Таня? — лишь однажды возразила она Татьяне. — Это самые настоящие преступники. Только очень умные и хитрые. Таких просто так не возьмешь.

— Конечно, кроме меня некому Марийку защитить, некому! — соглашался с доводами женщин Зайцев. — Я это хорошо теперь понимаю. Вся информация у меня в руках. И я вам обещаю, что дело так не оставлю. Они еще поплатятся…

Они, по-прежнему поддерживая друг друга, миновали наконец длинный и скользкий спуск, вышли к магистральной широкой улице у Чернавского моста, к троллейбусной остановке. С замерзшего водохранилища, с просторного ледяного поля, тянул понизу колючий ветер, кружил у ног поземку, сбивал дыхание и бил в глаза. На сером льду водохранилища горбились нахохлившиеся фигурки рыбаков, тускло играли на проплешинах льда блики безжизненного, запутавшегося в низких и рыхлых тучах солнечного света.

Скрипя снегом, подкатил набитый людьми троллейбус. Из широких, полузамерзших окон смотрели на явно подвыпившего парня и двух его немолодых спутниц в меховых шапках серые скучные лица — нынешняя зима никому, видно, не нравилась.