Юлиан Бардин - Империя страха

Оперативник недовольно нахмурился, внутренне осознавая справедливость слов подследственного, но он твердо уповал на скупщика, который мог прижать вора к стенке своими показаниями.

А Гвоздик между тем продолжал:

— А может, у вас есть мои пальчики, оставленные в квартире этого терпилы, или свидетельские показания? Вот это для «кивал», — говорящий пренебрежительно отозвался о народных заседателях, — было бы серьезным основанием отправить меня по этапу. А еще лучше, чтобы меня взяли с поличным…

— Заткнись! — рявкнул опер и громко стукнул кулаком по крышке стола. — Всякая мандавошка меня еще учить будет. — От его прежней сдержанности не осталось и следа — лицо капитана перекосило в приступе отчаянной ярости, и ему стоило огромных усилий взять себя в руки. — Договоришься у меня до «пресс-хаты», пусть там с тобой «шерстяные» побазарят.

Прол имел в виду категорию подследственных, которые в равной степени ненавидели и милицию, и «правильных» уголовников — этакие одинокие шакалы преступного мира. Окажись кто-нибудь из среды «шерстяных» в нормальной камере, его бы там ждала неминуемая смерть. То же самое и наоборот — мало кто из блатных, попавших в столь неприятное (с точки зрения самих блатных) окружение, мог остаться в живых.

Несмотря на прозвучавшую угрозу, Дегтярев понимал, что дальше слов дело не зайдет, поэтому оставил обещания капитана без внимания.

А Прол перешел к главному: сняв трубку внутренней связи, он сказал в микрофон, обращаясь к невидимому собеседнику:

— Давайте Цимбалевича и свидетелей… да, будем проводить очную ставку.

Спустя пару минут в кабинет вошел молодой оперативник, следуя за пожилой супружеской парой.

— Присаживайтесь, — капитан указал вошедшим на стулья, а потом обратился к младшему сотруднику: — Давай скупщика.

Дегтярев с железным спокойствием следил за происходящими событиями, ни единым жестом не выдав собственных чувств.

Хозяин кабинета время от времени бросал на задержанного быстрые взгляды, стремясь уловить хоть тень волнения на его худощавом лице. Но тщетно — Гвоздик лишь криво ухмылялся, поглядывая на притихших свидетелей.

Тем временем ввели Абрама Иосифовича, который уселся напротив Дегтярева, старательно избегая встречаться с ним взглядом.

— Итак, — неторопливо начал процедуру капитан, — гражданин Дегтярев, знаете ли вы этого человека? — Прол указал рукой в сторону притихшего толстяка.

Отрицательно качнув головой, Гвоздик громко и выразительно произнес:

— Впервые вижу.

Такой ответ нисколько не удивил сыщика, и он повернулся к Абрашке, внутренне предвкушая скорое удовольствие от ожидаемого со стороны вора протеста.

— А вы, гражданин Цимбалевич, — несколько мягче положенного пропел опер, — знаете ли этого человека?

Ювелир только сейчас удосужился поднять глаза на Гвоздика, но, встретившись с жестким, непроницаемым и вместе с тем насмешливым взором Дегтярева, толстяк повернулся к сыщику. Всем своим видом озадаченный скупщик краденого походил на затравленного зверька, мечущегося между ружьем охотника и стальным капканом.

Капитан не заметил или не придал значения произошедшей перемене в поведении Абрашки, а просто повторил вопрос:

— Ну так что, гражданин Цимбалевич, знаете ли вы этого человека?

Ювелир сконфузился, потупив взгляд, и едва слышно прошептал:

— Нет, не знаю…

— Что?! — вырвалось у Прола изумленное восклицание, он даже привстал. — Что вы сказали, говорите громче!

Ювелир, все так же избегая смотреть на опера, повторил, но уже более громко:

— Нет, я не знаю данного гражданина. Коротенькие пальчики капитана мертвой хваткой вцепились в шариковую ручку — раздался громкий треск ломающейся пластмассы, и на письменный стол посыпались жалкие осколки, пачкая бланк протокола размазавшейся пастой.

Какое-то время старший оперуполномоченный недоуменно пялился на ювелира, затем посмотрел на улыбающегося Гвоздика и нервно выпалил, обращаясь к ничего не понимающим свидетелям:

— Спасибо, можете идти.

За супружеской парой закрылась дверь, и капитан остался наедине со своими подопечными.

— Как это понимать? — закипая от ярости, процедил он сквозь зубы, вопросительно глядя на Цимбалевича.. — Ты что, сукин сын, собрался меня за нос водить?

Абрашка упорно молчал — его начинала поколачивать нервная дрожь, но он изо всех сил старался ее унять, чтобы не показать собственного страха.