Юлиан Бардин - Империя страха

Девушки покорно расступились, давая ему возможность встать на ноги.

Все четверо на несколько минут зашли в сауну, а затем, окунувшись в прохладный бассейн, вернулись в предбанник. Здесь стоял прочный, нарочито грубо сколоченный стол, заваленный всевозможной снедью.

Неторопливым жестом вор взял с тарелки жирный кусок лососины и отправил себе в рот, сопроводив это короткой, но многозначительной репликой:

— Эх, что еще человеку надо для полного счастья! Вот когда-нибудь надергаю в лом воздуха и заживу припеваючи.

Надо заметить, что это желание частенько посещало Дегтярева, особенно во время частых отсидок у «хозяина», но, оказавшись на свободе, он упорно повторял прежние ошибки: украл, сбыл, прогулял.

И так было всегда, а возможно, всегда и будет, ведь правильно говорят, что человек — раб собственных привычек.

Между тем Гвоздик продолжал фантазировать:

— Домишко себе отгрохаю с банькой, чтобы можно было друзей приютить достойно. И заведу настоящий гарем.

Девушки дружно рассмеялись, но тут же попытались взять себя в руки, посчитав, что могут уязвить человека в его радужных мечтаниях.

Но Юра не заметил их тактичной сдержанности и, в свою очередь, закатился раскатистым хохотом.

Та, которую называли Лелькой, прижалась к парню и вкрадчиво спросила:

— А нас с Нинкой возьмешь в свой гарем? Бросив иронично-оценивающий взгляд на брюнетку, о которой шла речь, Юра дурашливо наморщился и деланно строго произнес:

— Но только при одном условии: ты должна взять ее на буксир, как реально отстающую в производственном плане, и передать свой богатый опыт здорового отсоса.

Веселый смех прокатился под влажными сводами предбанника.

Развалившись в мягком кресле, Гвоздик с похвальным упорством налегал на всевозможное спиртное и в конце концов жутко накачался. Хотя, справедливости ради надо отметить, что девушки от него не отставали.

Едва стоящая на ногах Нинка в порыве веселого азарта забралась на стол и принялась выписывать кренделя, но молодой человек ее грубовато прервал. Тогда она кинулась к нему целоваться, но была жестоко разочарована в своем благостном начинании.

Властно отстранившись от нее, Гвоздик серьезно процедил:

— Вот этого не надо. Трахнуть я тебя могу, но поцеловать нет.

— Почему? — искренне удивилась пьяная шлюшка.

Одарив брюнетку высокомерным взглядом, он назидательно произнес:

— По понятиям не канает. Ты что, хочешь, чтобы с меня братва на хате спросила за такой откровенный рамс?

Ни капельки не удивившись столь необычному ответу, Нинка упала грудью на стол, подставив парню свою упругую попку.

Он не заставил себя просить дважды и охотно пристроился, обхватив широкими ладонями ее тугой бюст.

Уже раскачиваясь в такт привычным движениям, она спросила, возвращаясь к прерванной теме:

— А ты что, собираешься в тюрьму? Ведь «хата», насколько я понимаю, — это тюрьма.

— Типун тебе на язык, — грубовато обронил вор, пытаясь дотянуться до пачки сигарет, — я только что откинулся, а ты меня опять башкирам сватаешь.

Белобрысая Леля, до этого не вмешивающаяся в их диалог, сонно встрепенулась и спросила:

— А при чем здесь башкиры?

— Это я так ментов называю, — охотно пояснил Юра заплетающимся языком, а затем обратился к притихшей брюнетке: — Может, в бассейне продолжим?

В ответ не прозвучало ни звука. Рыжеволосая склонилась над товаркой и с абсолютным безразличием констатировала:

— Спит.

Не обращая внимания на ее замечание, Гвоздик с прежним упорством продолжал начатое дело.

Но Леля настойчиво остановила его, заняв место рядом с подругой, причем в точности копируя ее позу.

— Иди сюда, ненасытный. Сколько же ты сидел, что в тебе столько сил скопилось?

Однако молодой человек уже благостно расслабился и завалился на мягкое кресло.

Какое-то время он усиленно пытался обрести трезвый ход мыслей, но ему это никак не удавалось.

Неожиданно для присутствующих львиц полусвета он с видимым усилием поднялся на ноги и качающейся походкой добрел до вешалки.

Порывшись в собственных карманах, он извлек на свет несколько смятых купюр и золотую цепочку, отвергнутую толстым ювелиром.

Вернувшись к столу, вор бросил на него несколько стодолларовых купюр, сказав:

— Это ваш гонорар. А это тебе, — говорящий протянул пышногрудой блондинке цепочку, — на память о сегодняшней ночи. Уж больно ты мне понравилась. Если не пущу лаве по ветру до завтра, то обязательно куплю тебя еще.