Юрий Комарницкий - Возвращение на Подолье

Он сказал эти слова задушевно, но с каким-то надрывом и тоской. Франц вдруг со всей ясностью ощутил, что между ним и этим человеком, несмотря на дружбу, огромная пропасть. Пропасть в страшном опыте, пропасть в будущей жизни.

На Сенатской площади дышалось легко. После толкотни Невского проспекта это был рай. Франц с тоской смотрел на прекрасные изваяния и мысленно спрашивал себя будут ли в его жизни счастливые мгновения, когда он сможет прийти сюда как художник. Словно угадывая его мысли, Василий сказал:

— Все это мечта художника, не так ли, Франек? Этот город чудо. А есть еще Петергоф, Эрмитаж, Исакиевский собор. На Эрмитаж нужен целый день, а в Иссакий можно сходить. Как ты на это смотришь?

Ничего подобного в своей жизни Франц не видел. Величие этого храма поражало воображение, превосходило любые ожидания.

Одетые в тончайший мрамор искусными резчиками камня стены сверкали радугой сказочных планет. Великолепная смальта [60] Смальта - цветное непрозрачное стекло в виде кубиков или пластинок, применяемое для изготовления мозаик — творение великого Ломоносова — смотрела из прошедших времен еще и еще раз подтверждая, что творец вдохнул в человека искорку от своего величия, которую люди назвали гениальностью. “До чего прекрасна жизнь и как порой человек ею распоряжается, — думал Франц. — Почему для человека столь важны два полюса: восхождение и блеск, падение и мрак?” Он понимал, что мысли его банальны. Вопрос этот задавался в прошедших веках и будет задаваться в грядущих миллионы, миллиарды раз. Тем не менее, он так думал. Он был одним из этих миллиардов.

Они встретились в условленное время. В облике Харасанова особых изменений Франц не заметил. Раненная рука покоилась в кармане широкого плаща. С правого плеча свисала знакомая адидасовская сумка. Как ни в чем не бывало Константин ткнул им под нос билеты и сказал:

— Давно хотел посмотреть “Однажды в Америке”. Классный фильм, сходим ребята?

Они рассмеялись. Казалось, этот человек был несокрушим.

— И это все, что ты нам хотел сказать? — не сдержался Франц. — Мы готовились услышать двухчасовую лекцию на тему “Как выжить азербайджанскому миллионеру в стане врагов”. А ты нам предлагаешь эпопею из жизни гангстеров.

Теперь рассмеялся Константин.

— Если после всего, что случилось, вы здесь — вам не нужны мои рассказы и инструкции. Через дорогу ресторан с тем же названием что и кинотеатр. После фильма расслабимся, поговорим.

Из кинотеатра они вышли уже в сумерках. Все трое молчали. Фильм произвел неизгладимое впечатление.

— Думаю, ребята, нам нужно прислушаться к словам “лапши”, — нарушил Харасанов тягостное молчание. — Он был прав. Чтоб выжить, нужно рано ложиться спать. Вот тебе Франек в нескольких словах вся инструкция как сохраниться в этом волчьем мире. Ресторан отменяется. Берем пару бутылок и едем к моему лучшему другу Артуру Джавахишвили.

В этот вечер они так и не решили как действовать дальше. С одной стороны этому мешал настороженный и взволнованный хозяин квартиры. С другой — усталые, они не хотели переживать события последних дней вновь и вновь.

За окнами санкт-петербургской квартиры порой жалобно, порой угрожающе завывал ветер. Кто бывал и жил в этом загадочном городе, хорошо знаком с ночными и утренними концертами бродяги ветра.

Они проснулись одновременно и уже не могли уснуть.

— Ну, что, орелики, — Василий по лагерной привычке потянулся за сигаретой, — будем решать, как сейчас модно говорить, ПРОБЛЕМЫ? Во-первых, Костя, разговор к тебе. Твой Артур, кажется, цепной пес закона. Он нас не сдаст?

Харасанов, немного помолчав с ответом, сел на кровать.

— Почти уверен — нет! Он великий семянин. Больше всего боится за сына и внуков. До вашего визита он может еще бы и решился, но теперь, когда увидел тебя, Васек, не сдаст.

— Черт побери, Костя, у меня что на лбу написано “рецидивист”!? — вспылил Василий.

— Не горячись, не горячись! Это нюх, интуиция. Ты хоть знаешь, что значит всю жизнь проработать прокурором?

— Не знаю и не хочу знать. Впрочем, знаю, но только одно. Чем быстрее мы отсюда свалим, тем целее будем.

— Это само собой разумеется, — сказал Харасанов. — Но все же день-два, пока Жарылгапов рыщет по Москве, нужно отсидеться. Кому кому, а тебе, Василий, хорошо должно быть известно, что такое время. Даже в зоне, когда зэк убегает с рабочего объекта, оцепление держат десять дней.

— Зэку идти практически некуда, а здесь — тысячи дырок! Не хватало чтоб меня захомутали как малолетку — тепленьким.