Александр Афанасьев - Братишки

Почему я не пошел там, где сказал мне Жека? А потому что. В тот день, в Пакистане, мы пошли по тому пути, который был нам проложен. И наткнулись на банду. Мы только что ликвидировали одного из самых опасных религиозных авторитетов региона – Мулло Модада. Я его убрал. Одним выстрелом с семисот пятидесяти метров. А на отходе попали – потому что скорее всего кабульский ХАД, управление безопасности Афганистана, и его начальник подполковник Тарик, который готовил нам инфильтрацию и эксфильтрацию, не хотел, чтобы мы вернулись с этого задания живыми. Потому что подполковник Тарик хотел, чтобы мы убили Модада. Пока тот не подослал убийц самому подполковнику. И хотел переключить на себя и свою крышу потоки наркоты, которые текли из Пакистана. Но он не хотел, чтобы двое шурави вернулись живыми. Потому что они убили афганца, соплеменника. И для подполковника Тарика это было очень важно: тот, кто убил афганца, должен ответить за это, пусть это и шурави, советский. Потому что этого требует Пуштун-Валлай, кодекс чести пуштунов. И потому, что для подполковника его кровник, религиозный авторитет и заодно наркоторговец Модад был ближе и роднее, чем мы, советские коммунисты, пришедшие помочь его родине выбраться из отсталого средневековья. Они не хотели выбираться из отсталого средневековья. Оно их вполне даже устраивало…

Надо сказать, я теперь лучше понимаю афганцев, намного лучше. Зря туда мы полезли – да сделанного не воротишь.

Жарко. Совсем не по-осеннему жарко. Бабье лето…

С другой стороны машины постучали, я разблокировал, а руку положил на «ТТ».

– Открыто.

Открыв дверь, в машину забрался то ли парень, то ли девчонка. Потом понял – девчонка. Этакий Гаврош – короткая стрижка, замурзанная, в джинсовом костюме, который был ей явно мал. Красивые зеленые глаза – по ним и определил, что девчонка.

– Привет.

– Привет… – сказал я, отметив, что она совсем меня не боится.

– Тебе туда?

– Ага.

– Я от Игната.

Ясно. Игнат – местный контрабандист. Он к братанским делам как бы боком, по-другому зарабатывает. Но братва его уважает – а он держит нейтралитет и обеспечивает переход через границу всем, кто этого пожелает, и всем, кто заплатит. Не считая контрабандистов, услугами Игната пользуется всякая шушера, которой надо слинять, – людям моего уровня линять в Украину уже несолидно, мой уровень – это Испания или Германия. Еще много переходит тех, кто от армии косит…

– А зовут тебя как?

– Не все равно?

– Нет, не всё.

– Инга. Инга Шмидт.

– Необычная фамилия.

– Я немка. У меня предки – донбасские немцы.

Я не удивился. В свое время российское правительство активно заселяло юг страны, давало дотации. Поэтому кого у нас на юге только нет. Есть немцы. Есть евреи. Есть греки. Есть сербы. Есть украинцы…

– Витя меня зовут. Давай показывай, куда рулить…

На таком расстоянии бой был совсем не страшным…

Противник – это не более чем фигурки в прицеле. Ма-а-аленькие такие. Примерно с ноготь. Они не стараются долго удержаться в поле твоего зрения, они всё прекрасно понимают. Это не обдолбанные анашой моджахеды, которые прут напролом в надежде получить одно из двух – победу или шахаду. Это опытное племенное ополчение, поднятое по тревоге, чтобы найти двоих кяфиров, двоих шурави, которые забрели на неправильную сторону границы и оказались совсем не теми, за кого себя выдавали. И пролили кровь на земле пуштунов. И пусть люди, кровь которых они пролили, были не лучшими людьми под этим небом, но они были гостями, и пуштуны обязаны были защищать их даже ценой собственной жизни, если потребуется. Потому что этого требует Пуштун-Валлай, кодекс чести пуштуна. Гость неприкосновенен. И если гость все же убит, только кровь его убийц может смыть нанесенное оскорбление…

Но это все ерунда. Фигня полная. Красивые слова, призванные скрыть неприглядную правду: начальник станции ЦРУ в Пешаваре, разъяренный исключительно успешной акцией советской военной разведки в пакистанском приграничье, пообещал десять новеньких полноприводных пикапов «Тойота» тем, кто принесет ему голову тех, кто это сделал.

Что сделал?

Выстрел гулко пошел по ущелью, и один из людей в грубой мешковатой одежде с накинутым поверх плеч одеялом из некрашеной верблюжьей шерсти, сливающейся с цветом гор лучше, чем любая другая ткань мира, споткнулся, выронил винтовку, перевалился за спину – и застыл, остановившимся взглядом смотря в бездонное синее небо.