Александр Афанасьев - Братишки

Внезапно свет фары искателя ударил в лобовое, разбившись миллионами разноцветных брызг, и кто-то крикнул:

– Они, суки!

Гулко хлопнуло ружье, стекло разлетелось под градом волчьей картечи – и водитель, выпустив руль, схватился руками за голову, пытаясь собрать распадающееся на части лицо. К помповику присоединился автомат, машина летела с дороги, преследуемая безжалостным лучом и пулями, и шансов не было совсем никаких.

Впрочем, их и с самого начала не было…

– Выходи, сука!

Низенький, в кожаной куртке бандит рванул на себя дверь расстрелянного «УАЗа», оттуда пахнуло парным… скотобойней… металлом и бензином.

– Дохлый, кажись.

Один из бандитов, подбегая, передернул помпу и бахнул по водительскому месту. Все подпрыгнули.

– Блин, ты офигел!

Из машины подбежал еще один.

– Живые есть?

– Не. Если и были – вон, Ремень добил.

– Говорили – одного живым!

– Как одного живым тут. Ушли бы.

– Вот Сирота на бабло поставит, узнаешь как.

– Э, Валет. Глянь, чо…

Тот, кого звали Валет, зашел с другой стороны, посмотрел внутрь машины, подсвечивая мощным фонарем.

– Там было полно какой-то аппаратуры.

– А это чо…

– Ничо! Закрой!

Валету нехорошо, как змея за шиворот, вползала мысль, что они накосячили, и сильно. Это, похоже, оперская какая-то машина. А менты или того хуже – чекисты за своих рыть землю будут. А они… а чо они – вот их крайними и сделают. Мол, кто же знал – вот эти дятлы косяков напороли, с них и спрос…

И сделать уже ничего нельзя…

А утром в районе шахты появился «луноход». Желто-синий, как и положено, с глухим кузовом и собачником сзади без ручки. Он катил, переваливаясь по колдобинам и потом остановился – и с водительского десантировался мент. Обычный мент, лет тридцать на вид, лопоухий какой-то. Я это видел, потому что держал его на прицеле снайперской винтовки.

– Запроси… – сказал я, не отрываясь от прицела, – валить его или нет?

Бандера что-то забормотал в рацию, а я начал осматривать подходы, чтобы не прозевать, если к нам перебежками выдвигается ростовский ОМОН.

Бандера связывался по рации неумело, срываясь на скороговорку, и мне в который уже раз пришла в голову мысль, что так ничего серьезного не готовят. Снайпер, снайперская винтовка с глушителем – класс ее я уже успел оценить, «СВД» и «БУР», которым я пользовался в Афганистане, и рядом не стояли. Но рядом – проворовавшийся мент, завербованный на компре шпанюк, какой-то националист, который даже правил связи не знает. С такими кашу не сваришь, как говорится. И в этом есть какой-то подвох…

Какой – мне еще предстоит понять.

– Чо говорят?

– Старший говорит – пока не стрелять.

– Принял…

Принял так принял. И все-таки… какая удобная винтовка. И прицел – он хоть всего шестикратный, но по стеклу с нашими не сравнить. Все-таки сильно устарела «СВД», это еще в Афгане было понятно.

– Бандера… – спросил я, – ты в армии служил?

– Я не Бандера.

– Ты мне не представился, я тебя так и зову. В чем проблема?

– Юра меня зовут.

– Юра. Ну, так служил?

– Так… служил.

– И как?

– Дуже били… потом ничего.

– Дедовщина? Понимаю. Надо было табуретку взять – и первому же по кумполу. Изобьют, конечно, толпой, но уже от страха.

– Це не можно.

– Почему?

– Не по-христиански это.

– По-христиански? Ну, ты дал…

– Я им говорил… – Бандера говорил тихо, словно уйдя в себя, – говорил, шо вы делаете, братья. Там же… наши были. Львивские… А они ржали. Меня… христосиком называли. Це не дило. Не по-людски это…

Здорово. Еще один раскололся… у каждого свои тараканы в голове… паноптикум собрали… один блатной, этот вот – чмырь армейский. Меня человек один учил… если солдат упал, то подняться он только сам может.

А все-таки… великое дело делала Советская армия. За два года переплавляла народ страны в единый монолит. Это потом… появились какие-то комитеты солдатских матерей, еще и придумали такую хрень, что каждый служит там, где призван. Бред какой. Так страна развалится на хрен…

Мент, выйдя из машины, осмотрелся. Поправил висящий на боку автомат – приклад был сложен, магазины – перемотаны синей изолентой. Бронежилет тоже был. Наличие автомата и бронежилета было нормой, под боком – Чечня. Долбаная-передолбаная, злокозненная Ичкерия.

Мент осмотрелся, потом гаркнул на всю глотку:

– Есть кто живой?

Сначала никакой реакции не было. Потом из-за низенького, двухэтажного строения вышел человек и направился к менту. Он был лет сорока, полноватый, невысокий. В камке, но сейчас многие так носят. Камок – что-то вроде защиты, сигнал того, что от этого человека надо держаться подальше.