Александр Тамоников - Путь ярости

– Василинка! – Обмершая от страха дочь высунула нос, он схватил ее за волосы, выволок в коридор. – Живо на чердак!

Она, подвывая, бросилась по короткой лестнице. А он стоял у ее подножия, бил наобум, сдерживая напор ополченцев, пока не обнаружил, что осталось только два патрона. Грузно отдуваясь, Федор Николаевич полез наверх, выбрался на чердак, захлопнул крышку люка. Особой обстановки наверху не было, только склад древесины. Василинка забилась в угол, сжалась в комочек, жалобно стреляла глазами.

– Папа, папа… Что же делать? Давай сдадимся, а? Может, не убьют, пожалеют? Папа, мне страшно…

Может, и не убьют, пожалеют. Он был вне себя от возбуждения, от злости. А внизу вдруг стало тихо, ополчение совещалось. Потом молодой голос прокричал:

– Эй, упырь, выходи! Не тронем! Дочь отпусти, на хрена она тебе? Она же ни в чем не виновата! Выходи, говорю!

– Ждем минуту! – выкрикнул второй. – Потом бросаем гранату! Нам по барабану, живым тебя брать или мертвым!

Лицо Федора Николаевича сделалось каменным, омертвело. Расправились плечи. Он уперся суровым взглядом в дочь. Та съежилась еще больше.

– Папа, папа… Давай сдадимся?

– Помолчи, – пробормотал Мозиляк и подошел к дочери. Несколько мгновений он пристально смотрел ей в глаза, потом нагнулся, поцеловал в лоб. Потом приставил ей к груди ствол. Жаркий пот брызнул со лба дочери.

– Папа, папа… не надо… зачем… – Она не могла говорить, хрипела. Идею сопротивляться, вырвать ружье у отца, попробовать сбежать она даже не рассматривала. Женщину словно парализовало. Только губы тряслись и глаза смотрели то на ружье, то на окаменевшего отца.

– Прости, дочка, так надо, – пробормотал Мозиляк.

Женщина расслабилась, опустила голову. Раз надо, значит, надо, отцу виднее. Она вздохнула – словно воздухом решила запастись на всякий случай. Прогремел выстрел – Василинка дернулась, упала боком с открытым ртом. Заволновались ополченцы на втором этаже, выстрелы затрясли крышку чердачного люка. Мозиляк старался не смотреть на тело дочери. Он уже спешил к ней – быстро разулся, установил ружье прикладом в пол, сунул в рот стволы, отыскал большим пальцем ноги спусковой крючок, зажмурился…

Полковник Масловский тоже в этот день был не в лучшем расположении духа. Стреляться не хотелось, не лежала душа к необратимым вещам. Послать пулю в висок никогда не поздно. Он сидел в кабинете, в который переоборудовал одну из комнат своей квартиры, мрачно смотрел на сейф, в котором лежал пистолет. Нет, он тряхнул головой, не будет того. Жизнь прекрасна и удивительна. В мире так много интересных профессий, помимо той, которую он тянул с 1991 года. Он не был дураком, он все понимал, что происходит в стране, КТО ИМЕННО стоит у власти, и куда они тянут простое население. В очередной раз проехали по мозгам. Сколько еще майданов должно пройти, чтобы украинцы поняли, что их тупо разводят? Маленький, но гордый украинский народ, блин… И с украинской независимостью все ясно (теперь от нее точно ничего не зависит), и война на Донбассе – глупейшее занятие, навязанное стране кучкой негодяев, и Крымские горы, теперь навеки будущие продолжением Кавказских, и идиоты те, кто считает, что это не так. Украина останется в том или ином виде, никому она, по сути, не нужна, но никогда ей не быть членом ЕС, НАТО, а быть ВСЕГДА нищим младшим братом, кормящимся тем, что не доели старшие…

Он не был упертым патриотом. Втихую посмеивался над «свидомыми». Но Павел Константинович был прожженным карьеристом, в принципе любил свою работу, зарплату, возможности для подработок. Любил, когда от него что-то зависело. Он не любил проигрывать. Он просто ненавидел проигрывать! День еще не кончился, сквозь задернутые шторы просачивалось заходящее солнце. Как же бесило его это зыбкое время дня, когда уже не день, еще не вечер, и так паскудно на душе от этого дрожащего мерцания! Он выдвинул ящик стола, выставил плоскую бутылку коньяка, стакан, плеснул одно в другое и залпом выпил. У кровных врагов, которыми он должен считать россиян, есть прекрасная традиция: между первой и второй пуля не должна проскочить! Он снова плеснул одно в другое, выпил. Зазвонил телефон – настолько плоский, что практически сливался со столешницей.

– Это Горман, – суховато представился куратор, окопавшийся в далекой Франции. – Что случилось, полковник?

– Нам не повезло, мистер Горман, – закрыв глаза, вымолвил Павел Константинович. – Такое случается, это не конец света.