Олег Алякринский - Облава

Меркуленко, глухо заревев, отбросил девок в сторону, но они уже и сами выпустили его, резво бросившись вон из ванны — мужик с фотоаппаратом подал руку сначала одной, потом второй, помогая им побыстрее вылезти. Больше не обращая внимания на Николая Николаевича, все трое нырнули в ту же потайную дверь и тут же исчезли. Только дверной замок щелкнул им вслед.

Наступила тишина — слышно было только мерное гудение движка да плеск бурлящей воды джакузи. Меркуленко зажал уши руками, крепко зажмурился. Он стоял посреди ванны и проклинал все на свете — и эту чертову командировку, и немецких шлюх, и… больше всего себя, который дал такую слабину, такого дурака свалял, размяк под пение успокоительных струй джакузи. Произошла классическая подстава… И его, словно школьника, словно пацана, словно дитя неразумное, обвели вокруг пальца…

26 сентября

15.10 (время московское)

Антонина Сергеевна машинально посмотрела на часы — изящный золотой хронометр «Картье», подаренный ей Марленом Федоровичем еще в Петербурге накануне перевода в Москву. В третий раз за последние полдня Аллочка куда-то намыливается смыться. Все куда-то бегает, суетится, аж раскраснелась… С самого утра какая-то не такая, самоуглубленная… Неужели переживает за себя? Или за своего любимого шефа? Целый день звонят, спрашивают Аллу Петровну и удивляются, что вместо нее трубку в секретариате Меркуленко берет незнакомая дама… Она уже устала им всем объяснять, что Алла Петровна в отпуске, Николай Николаевич в командировке… Она снова посмотрела на крошечный циферблат. Четверть пятого…

— Алла Петровна, вы завтра будете? — Антонина Сергеевна проговорила нараспев свой вопрос, догадываясь заранее об ответе. И не ошиблась.

— Да нет, я же с сегодняшнего дня в отпуске! — Алла Петровна накинула красный плащ и торопливо пошла к двери.

— Вы уже уходите? — точно выстрелом остановила ее Антонина Сергеевна.

Та испуганно обернулась:

— Нет-нет, я на минутку… Я еще вернусь!

Едва за Аллой Петровной закрылась дверь, Антонина Сергеевна достала из сумочки мобильный, нажала кнопочку и, подождав несколько секунд, тихо заговорила:

— Марлен Федрыч, она опять вышла… Да… Не знаю… Говорит, на минутку… Возможно, в ту же будку… Да.

Она убрала мобильник, встала и, подойдя к окну, отдернула тяжелую белую штору. Внизу, тремя этажами ниже, лежала Старая площадь. По тротуару мимо гранитных стен мрачного здания спешили редкие прохожие. Из подъезда выбежала женщина в красном плаще с развевающимися полами и повернула направо.

Женщина в красном плаще направилась к стоящей на углу телефонной будке и зашла внутрь.

Антонина Сергеевна вздохнула и задернула штору. Бедняжка, подумала она и презрительно поджала губы. Бедняжка, ну, ты сама напросилась…

«Сам напросился… Сам, дурак, напросился», — мысль билась в мозгу, словно зажатая в кулаке муха. Тревожная, мерзкая, нехорошая была мысль. Вернее, нехорошими были последующие умозаключения, о которых совсем не хотелось даже думать. Николай Николаевич поспешно обтерся махровой простыней, оделся и, уже опасаясь даже ваз с цветами и полированной мебели, осторожно выглянул в гостиную. Конечно, никого. Хотя почему — конечно? Теперь и в сортире будешь думать об опасности. Кто же это все подстроил, кто же это так нагло учудил ему такую подлянку и, главное, зачем? В чем задумка провокаторов?

Только аморалки ему сейчас не хватало! Меркуленко был номенклатурным работником новой формации, так сказать ельцинского призыва: научный сотрудник одного из неприметных московских НИИ, он пришел работать в здание на Старой площади в начале девяносто второго, по рекомендации своего приятеля, и прошел долгий неспешный путь от мелкого клерка в администрации президента до своего нынешнего весьма высокого положения в иерархии власти. Он лишь понаслышке знал о существовавших когда-то в системе советской партийной бюрократии жестких правилах и порядках, которым неукоснительно подчинялись все чиновники снизу доверху. И о писаных запретах. И о неотвратимых наказаниях, которыми карались чересчур осмелевшие отступники от коллективного кодекса поведения. Проработав почти десять лет в кремлевских — или, точнее сказать, околокремлевских — структурах, Меркуленко усвоил новый свод правил, которые, в сущности, сводились к одному — принципу «услуга за услугу». При таком положении дел все чиновники высшего эшелона российской власти оказывались как бы в связке, в одной команде, в одном стаде. Но он также усвоил, что методы устранения из этого стада «паршивых овец» были позаимствованы из старого советского арсенала: аморалка по-прежнему, как и двадцать лет назад, как и полвека назад, оставалась самым позорным проступком чиновника и самым грозным орудием кары. Доказательством тому служили документальные видеосъемки банных утех министра юстиции или постельных услад генерального прокурора…